Такой реакции Атрей не ожидал, но смирился с ней. Ее будущее уже предопределено, только она об этом не знает. Но скоро узнает и поймет, что так будет лучше. В последнем Атрей не сомневался.
А пока следовало помочь ей избавиться от страха. Указывая на воду, Атрей спросил:
– Сколько оттенков ты различаешь?
– Оттенков? Вода серая.
– Только серая? А пена вон там, впереди? Она слегка вытянула шею, вглядываясь в даль.
– Пена белая... только местами бледно-зеленая... а вода кое-где темно-синяя, почти черная, но с зеленоватым отливом.
– Там, где на нее падают солнечные блики, она просвечивает золотом.
– Хочешь показать мне, как это красиво?
– Хочу, чтобы ты увидела море, а не напоминание о былом ужасе.
Она смотрела на него так долго, что Атрей уже думал, что ответа ему не дождаться. Наконец она спросила:
– А ты еще и рисуешь?
– Пробовал в юности.
– В юности? – Ее улыбка стала насмешливой. – Значит, ты уже старик?
Атрей был шестью с лишним, почти семью годами старше Брайанны. Разница не так уж велика – особенно с ее умом и отвагой. Помня, кто она такая и кем будет, Атрей ответил более искренно, чем любому другому собеседнику:
– С тех пор как я стал ванаксом, прежняя жизнь кажется мне далекой, как будто и не моей. Многое навсегда осталось для меня позади, зато я сохранил самое дорогое.
– И что же это? – тихо спросила она.
– Мои родные и любовь к ним, ценности, которые я оберегаю, и... – Он протянул руку, поймал развевающуюся на ветру прядь огненных волос, выбившуюся из-под капюшона, и обвил ее вокруг пальца, на котором остались отметины от бура и зубила, инструментов каменотеса. И конечно, от оружия – прежде всего он оставался воином. – И камень, – заключил он. – Отказаться от него я не смог.
Она накрыла его руку ладонью, слегка сжала пальцы. Он не стал противиться, а Брайанна взяла его ладонь обеими руками, вгляделась в тонкие светлые морщины на загорелой коже, легко провела большим пальцам по мозолям. Он глубоко вздохнул, напомнил себе, что они не одни, но не сумел отдернуть руку.
Дул ветер, над головой вились чайки. Быстротечное настоящее, о котором говорил Атрей, вдруг замедлило бег и почти остановилось. Но по капризу судьбы вскоре впереди показались гордые башни Хоукфорта.
Этот замок выглядел древнее всех, которые Атрею удалось повидать в Англии. Из небольшой гавани, где они причалили, дорога вела прямо к воротам в высоких стенах, обросших мхом, лишайником и багряным плющом. Перед стенами еще угадывались контуры старинных земляных валов. За воротами начинался широкий двор, вымощенный плотно пригнанными каменными плитами, между которыми не скапливалась грязь и пыль. Со всех сторон двор окружали строения – и низкие, и многоэтажные. По мнению Атрея, в конюшнях замка легко могла разместиться сотня лошадей, а также сеновалы, помещения для упряжи, кузницы и все прочее; в оружейных хватало места доспехам и оружию, чтобы отразить нападение целой армии.
– Внушительное зрелище, – улыбнулся Атрей. – Ждете атаки французов?
– Только если Наполеон совсем спятил, – отозвался Ройс, – в чем я сомневаюсь. Просто в Хоукфорте чтят древние традиции.
– Совсем по-акорански: – Гигантский холл со сводчатым потолком вел к лестнице в высокую башню. – Строения сохранились с древних времен? – спросил Атрей.
Ройс кивнул:
– За ними бдительно следят и при необходимости чинят и обновляют, но в целом замок построен девять веков назад. Только крылья с обеих сторон пристроены позднее, но и они довольно старые.
В первом же огромном зале Атрей был откровенно восхищен. Стены, взмывающие вверх на целых тридцать футов, украшали флаги, оружие и щиты, которыми могла бы гордиться даже армия Акоры. Уютно расставленные кресла у камина и большой, но элегантный стол, ждущий гостей, говорили о том, что в замке есть хозяйка.
В зале витал аромат сосновой смолы и свежего дерева – от праздничных гирлянд, развешанных по-|ло всюду. У стола хлопотал десяток слуг. Все они сердечно закивали гостям, глядя на Атрея с откровенным любопытством. Он не мог не заметить, что никто из слуг не кланялся так подобострастно и униженно, как в Карл-тон-Хаусе. Этим мужчинам и женщинам явно была присуща гордость. Совсем как в Акоре, где никого не чтили только потому, что он родился в знатной семье или был богат.
