Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970 - страница 45

Потом я опять плавала на теплоходе «Калинин», который ходил из Мурманска в Нью-Йорк, на «Тбилиси» ходили из Одессы во Владивосток, а потом в Сингапур. Война застала меня в Керчи на теплоходе «Львов», который ходил на внутренних крымско-кавказских линиях. Из Керчи мы ушли в Севастополь. Плавали внутри Севастопольской бухты, немцы нас жестоко бомбили и обстреливали. Когда пришли немцы, мы прятались в катакомбах, чтобы нас не угнали на работу в Румынию или в Германию. В Севастополе был лагерь для советских военнопленных. Мы сделали лазейку, дали им еды, табака, ножи, а ночью убежали.

После войны я работала заведующей столовой на береговой базе Черноморского флота, кормила адмиралов и генералов, поварёнком у меня матросик был. Потом — в столовой на аэродроме, а последние 10 лет — в портовой столовой «Торгмортранса» в Керчи. Я уже пенсионерка, да вот попутал леший, поплыву в тропики…

Рассказ Юрия Алексеевича Погасия, матроса БМРТ «Жуковский»:

— Я вырос в городке Вилково. Очень рано захотел стать моряком, все книги о море перечитал в библиотеке. Любил ездить с рыбаками на косу. Там у них был лагерь, казаны с удивительно вкусной ухой. Никогда после не ел такой ухи! Заворожённо слушал рассказы стариков о море, трепетал перед картой. «Мадагаскар!» — это звучало для меня, как музыка, и простая шаланда казалась океанским кораблём.

После школы я окончил в Херсоне мореходное училище и целое лето не вылезал в Одессе из отдела кадров УАКФ (Управление антарктической китобойной флотилии): оформлялся. Согласен был уйти в плавание без денег, без валюты, очень уж хотелось… Всякие деньги у меня кончились, жил на 3 рубля в день: 2 пирожка утром и 4 — после обеда.

Но оформить мою «судовую роль» не успели, «Слава» ушла. Последний китобоец отошел от стенки метров на 70, и тут привезли мои документы. Я чуть не плакал от досады. Поехал в Севастополь, там ремонтировался один китобоец, совершенная развалюха: ни надстроек, вообще ничего, кроме машины. Но мы его отремонтировали за 20 дней и догнали «Славу» в Атлантике.

Юрий Алексеевич Погосий.

Первого кита я просмотрел, не мы его убили. В кита стреляют гарпуном с 5–20 метров, но не больше, чем с 60 метров. Иногда добивают ещё одним гарпуном, а потом накачивают воздухом и втыкают два шеста: на одном — флаг и передатчик, на другом — аккумулятор с сигнальной лампочкой. На флаге — номера китобойца и кита. Когда кита буксируют, флаг снимают, а на хвосте кита вырезают номер китобойца.

Я принимал участие в трёх рейсах «Славы», начиная с юбилейного, 10-го. Запомнилась моя первая загранка: Монтевидео — столица Уругвая. Я представлял себе Америку по старым фильмам, по Майн Риду, думал, что на улицах ездят ковбои в сомбреро. И вот в Монтевидео, едва я вышел из порта, навстречу мне ковбой! Правда, без лошади, но в сомбреро, с гитарой, в курточке, расшитой золотом. Мне объяснили, что это — нищий.

Соотечественников мы встречали редко. В Монтевидео подошёл к нам седенький, убогий старикашка: «Вы — русские?» Он уехал из России ещё до революции, жил в Аргентине, потом в Уругвае. Зарабатывает тем, что фотографирует туристов у памятнику Артигосу — национальному герою Уругвая. «Я бы только хотел умереть на русской земле…» Так стало его жалко…

Во время третьего моего плавания мы осваивали новые районы промысла в Индийском и Тихом океане, были в 80 милях от Мирного. Помню, тогда к нам прилетел самолёт и сбросил резиновые мешки с почтой. Тогда же мы заходили в Веллингтон — столицу Новой Зеландии. В Веллингтоне в китайском ресторане нам встретился ещё один соотечественник. Говорит нам:

— Посмотрите, как настоящие люди пьют, выпивка дешёвая, да у вас и таких денег нет…

— Это почему же? — возмутились мы. — Да мы бочку рома можем купить!

— Да хватит брехать! Был я в Советской России…

— Ты когда был? А мы — вчера!

— Ну и е… я вас хотел, что вы из России…

На том и разошлись.

Я работал кочегаром и машинистом. Очень повезло мне с наставником — Николаем Ивановичем Николаенко. Он меня многому научил. Я научился гордиться тем, что вот тут сотни вентилей, а я могу всем этим управлять. Это — больше, чем «морская романтика». Поначалу я быстро выполнял все его команды, а потом сидел в бездействии, в думах. Николай Иванович меня от этого отучал, говорил: