В 1898 году императорское правительство России издало «русский циркуляр о мире», а в 1899 году по инициативе и под патронажем Николая II была проведена международная конференция по разоружению. Россия призывала другие государства и народы отказаться от войн, приступить к немедленному разоружению.
Кладо был серьёзно озадачен таким ходом событий. Он скептически смотрел на тех, кто намеревался улаживать спорные вопросы путём так называемого «международного права». Согласно его мнению, «зародилось это «право» таким же путём, как и обыкновенное право, то есть путём насилия. Народы сталкивались между собой в борьбе за средства удовлетворения потребностей… и обыкновенно решали спорные вопросы войной. Победитель, наступив ногой на горло побеждённого, заключал с ним договор и такого рода договоры положили начало «правовым» отношениям государств между собой.»
Николай Лаврентьевич понимал, что политика в вопросах войны и мира должна опираться не на благие пожелания, а на фундаментальные знания природы войны. Этот вопрос вскоре стал для него главным в его научной деятельности. Познание природы войны – это необходимая принадлежность воинского звания, – настаивал он. Позже в «Очерках мировой войны» он скажет: «Человечество, несмотря на всю утончённость своей культуры, на возросшую нервность и широко распространённую неврастению, не потеряло способности воевать! Никакие ужасы новейшей техники не уничтожили и даже не ослабили этой способности, не охладили военного пыла, когда задеты жизненные интересы людей, которые никак иначе не отстоять, как силой оружия.»
Николай Петрович Михневич, другой видный военный теоретик, также придерживался точки зрения, что войны вечны и их не избежать. Как и Кладо, Михневич обращал внимание на то, что условия ведения войны постоянно меняются в силу развития технических средств. «Поэтому каждая эпоха имеет своё, отличное от других, военное искусство.»
Михневич был почти на десять лет старше Кладо и приступил к изучению военной науки значительно раньше Николая Лаврентьевича. Жизнь Михневича в науке была более ровной и спокойной, чем жизнь Кладо, он не знал внезапных взлётов и падений, его взгляды не вызывали бурных протестов коллег. И всё же он делал своё дело, нередко делая далеко идущие выводы. Пожалуй, он был первым, кто увязал возможность ведения войны с уровнем культуры и развитием цивилизации в целом. «В настоящее время, – утверждал он, – победа кроется уже не столько в числе и энергии, сколько в экономическом развитии и нравственном превосходстве.»
Надо признать, что для большинства офицеров вопросы экономики лежали далеко за пределами их кругозора, военное дело они рассматривали очень скупо, а потому зачастую дело это пребывало в состоянии крайне плачевном.
Начальник штаба Варшавского военного округа генерал Гершельман писал в 1901 году: «В Петербурге я провёл около десяти дней и за это время немало занимался в Главном штабе, знакомясь с разными соображениями по вопросам обороны… Но должен сказать, что во всём прочитанном я не нашёл ничего законченного, не нашёл разработки дела до конца… По этой причине я не мог составить общей картины дела, извлечь из прочитанного окончательных решений…»
Он же в 1902 году: «В делах по обороне… не было ничего определённого, ничего законченного. Мы разбрасывались в массе нередко противоречивых предположений, хватались за всё, ни на чём не останавливаясь и порождая в себе только полную неуверенность к своим решениям, которые постоянно менялись.»
Очевидно, что офицерский корпус не имел твёрдой внутренней установки на самосовершенствование. К новым техническим достижениям офицеры относились более чем равнодушно. Так, например, к началу русско-японской войны в войсках появились скорострельные орудия нового образца, но, как писал в своих воспоминаниях полковник Генерального штаба Грулев, «артиллеристы наши пошли на войну, почти совершенно не зная свойств своей новой пушки». Командный состав надеялся на лёгкую победу, готовый выиграть любое сражение не умением, а числом брошенных в бой солдат.
