Стремясь хотя бы на время вырваться из неволи или ускорить решение какого-либо вопроса, пленные с обеих сторон часто проявляли инициативу и выражали желание выступить в качестве посредников для ведения переговоров. Такая ситуация, в частности, возникла весной 1710 года, когда в Швеции активно обсуждалось «очередное коварство русских», которое заключалось в том, что, вопреки подписанному соглашению о сдаче гарнизона Выборга, весь его состав был взят в плен. В конце августа князь Хил ков развил бурную деятельность: он побывал на приеме у члена совета графа Вреде и предложил отпустить его в Россию на определенный срок для ведения переговоров об отпуске гарнизона и семьи резидента Книперкроны. В качестве гарантии он был готов оставить свое имущество. Но этого оказалось недостаточно для шведских властей, и попытка князя вырваться из плена не удалась.
В ряде случаев причины, по которым пленный просился «в отпуск», а это, конечно, были не рядовые люди, носили личный характер. В 1711 году барон Стакелберг и уже известный нам секретарь Цедергельм просили канцлера графа Г.И. Головкина отпустить их, так как «много сродников умерло за время их плена и дела пришли в упадок». За это они предлагали провести переговоры о размене «знатных русских». Опасаясь, что они не вернутся, Петр отказал им, а вот квартирмейстера Г. Спарре, кригс-фискала К. Лампу и поручика А. Поссе тогда же и с той же целью отпустил.
В начале марта 1711 года Густав Спарре отправился в Швецию вместе с княгиней Ириной Григорьевной Трубецкой (урожденной Нарышкиной) и тремя ее дочерями, кригс-фискал Каспер Лампа с женой Головина Василисой и сыном Сергеем. Арвид Поссе должен был выехать вместе с супругой Александра Имеретинского.
К тому времени, когда они добрались до Стокгольма, многое произошло: царевич Имеретинский умер, а князь Долгорукий сбежал. Кстати, эти обстоятельства дали основания шведским властям не возвращать отпущенных на шесть месяцев вышеназванных офицеров, что вызвало бурю возмущения в Санкт-Петербурге.
Обязательным условием отпуска на определенный срок (как правило, шесть месяцев) было составление специального документа, который подписывали представители высших воинских или гражданских рангов из пленных (от трех до пяти человек), выступая гарантами того, что пленник вернется. Но подавляющее число пленных с обеих сторон нарушали обещание вернуться, что грозило большими осложнениями для тех, кто за них поручился. Так, за отпущенных на шесть месяцев в Швецию полковника Вахмейстера и подполковника Брёмсена поручились и в конечном итоге подверглись наказанию полковники Ельм, Рамшверд, Лешерн и Морат. Руководители Фельдт-комиссариата К. Пипер и К.Г. Реншельд 11 февраля 1714 года обратились к канцлеру Головкину с письмом, в котором просили «заступить» за этих офицеров перед Его Царским Величеством и освободить их «из смрадной тюрьмы», так как они уже пострадали за этих «грубых злодеев». Несколькими месяцами ранее, пытаясь предотвратить подобный исход, граф Пипер писал в Швецию, чтобы там ускорили возвращение Вахмейстера и Брёмсена, но, как позже говорил Брёмсен, «король приказал нам остаться». Трагическое окончание всей этой истории можно найти в мемуарах камер-юнкера герцога Голштинского Фридриха Берхгольца. Уже после заключения Ништадтского мира на одном из обедов у герцога, который был известен своим подчеркнутым вниманием к бывшим пленникам[60], присутствовал полковник Морат, который был среди поручившихся за подполковника Брёмсена и провел, как оказалось, шесть лет в тюрьме.
Проблема невозвращения пленников к положенному сроку была настолько острой, что Петр не раз обращался к графу Пиперу, а через него и к королевским советникам с угрозами о прекращении отпуска военнопленных. И действительно, с течением времени русские все реже и реже отпускали каролинов «на пароль» или «на поруки».
Для некоторых пленных был еще один способ освобождения — отпуск на родину по просьбам «особых» лиц. Царь Петр охотно отпустил на свободу тех каролинов, за которых просили коронованные и высокопоставленные особы иностранных государств. Как правило, такое освобождение происходило без каких-нибудь дополнительных условий и особых задержек: как только пленного «находили», его тут же отправляли в Москву или в Санкт-Петербург, а оттуда домой. Так, были удовлетворены просьбы прусского короля, майнцского курфюрста, ганноверского курфюстра, брауншвейгской герцогини Софии и пр. Среди просителей было немало частных лиц, в частности баварский барон Эйхгольц, баронесса Ингрен из Карлсбада и другие иностранцы, так как в шведской армии служили подданные практически всех европейских стран.
