Пожалуй, самыми резонансными и массовыми случаями нарушения религиозной свободы были насильственные действия царских подданных по перемене вероисповедания рядовым пленным и депортированным. В Швеции хорошо знали о подобных эксцессах, а полномочные представители шведских пленных в России регулярно писали во все властные инстанции и самому царю с просьбой прекратить подобное «варварство». Иногда казалось, что их активность может дать реальные результаты. Например, довольно сильное впечатление на русские власти произвело прошение генерала Адама Левенгаупта от 30 октября 1717 года, в котором он жаловался, что с пленными обращаются, «словно это бессловесные твари и неодушевленные вещи», и что ни в одной христианской стране недопустимо такое поведение по отношению к военнопленным. Ответом стал сенатский указ, запрещающий среди прочего насильственное крещение. Но не прошло и нескольких месяцев, как выяснилось, что действенной силы запрет не имел, так как массовые нарушения свободы вероисповедания по-прежнему активно происходили на частном уровне.
Субъектами таких действий в первую очередь становились депортированные жители прибалтийских провинций, которые с негласного согласия властей рассматривались в качестве законной «добычи войны». Их положение было по-настоящему бесправным.
В Москве и Новгороде на некоторых рынках существовали специальные места, где торговали пленными «свейской» или «чухонской породы». В Москве этот торг шел на Ивановской площади. Резидент Книперкрона часто сообщал царю и московским властям конкретные случаи, как, например, в 1703 году, что некий «грек по имени Заб… купил 2 женщин, Марью и Варвару, и 3 девок, Елену, Анну и Софью, и намерен в турецкую землю и вечное порабощение провести». Он же в 1707 году сообщил, что, несмотря на запреты, «персидский купец уже 20 шведских пленников держит на своей службе и хочет увезти с собой».
Факт насильственного крещения стал особенно заметен после подписания мирных кондиций в Ништадте и начала возвращения пленных на родину. Тогда, по требованию шведской стороны, Сенат распорядился предоставить подробные росписи депортированных и военнопленных, находящихся в частном владении. Оказалось, что большая их часть уже стала православными и за истечением лет доказать насильственность перевода их в православную веру практически невозможно: многие были вывезены в малолетнем возрасте и ничего другого уже и не помнили, их дарили, продавали, передавали по наследству. В конечном итоге получив при крещении русские фамилии, они быстро и бесследно растворились в море Ивановых, Петровых или в лучшем случае Шведовых.
Не вызывает особого удивления то, что часть иностранцев обеих армий, оказавшись в плену, не только принимали новую службу, но и меняли религию. Так поступили в начале войны несколько человек из свиты главнокомандующего русскими войсками при Нарве герцога де Круа. Уже в 1704 году они перешли в лютеранство и, по словам Хилкова, «уволены из аресту и службу ищут». Довольно много прибалтийских дворян после того, как Петр взял Прибалтику, поступили на русскую службу, а некоторые даже сменили вероисповедание[39]. Следует отметить, что власти обеих стран очень строго оценивали решение соотечественников о перемене веры. «Изменивший своему королю й отечеству» — так писал один из шведских мемуаристов. Примечательно, что царь Петр учел это и, приглашая каролинов на службу, не настаивал на обязательном переходе в православие.
Смена вероисповедания между тем была одним из немногих законных способов выйти из статуса военнопленного. В России дальнейшее положение таких пленных было более благополучным и перспективным, чем в Швеции. Доброволец, выразивший желание поступить на царскую службу, не только получал жалованье больше, чем у русских равночинцев, но и имел право выбора службы. Например, некий Эрик Друандер, который в 1717 году принял православие и женился на русской, первоначально был определен сборщиком дани, но в 1720 году он попросил перевести его на службу по военной части, что и было удовлетворено вышестоящими инстанциями.
