— Вы с нею дружите?
— Да как сказать, не подруга она, но жалко женщину. Ведь помирает с горя. А чем ей помочь? Вот совсем осиротела, как былинка в поле сделалась, никому не нужная.
— А вы знаете, где она живет?
— Чего ж далеко искать, моя соседка. Бок о бок маемся. В стенку стукни кулаком, она приковыляет.
— Скажите ей, чтоб завтра была на работе. Передайте, мол, комендант велел. Если не появится, уволю за прогулы. Беда бедой, а свою работу выполнять должна. Смертью сына нельзя прикрываться. Перед памятью мальца держаться надо матерью, человеком. Так и передайте ей, что жалеть не буду.
— Вы — новый комендант?
— Так точно! — подтвердил по-военному.
— Тогда и про меня вспомните. Мне для работы надо мыло, перчатки, соду, веник, швабру, полотенца. Ведь все из дому приношу, а положено выдавать. Я к завхозу подходила, а она меня матюком от себя погнала. Хоть вы помогите. Уж больше года ничего не получаю!—жаловалась женщина и указала на свой халат и сапоги:
— Гляньте, Егор Лукич! Лет пять взад выдали мне это. Сколько времени утекло, я сама состарилась, а халат и подавно, весь в дырках. Уж латать надоело. Все коменданты приходят и только обещают. Их обещанья ни на плечи, ни на ноги не натянешь.
— Разберемся и со спецовкой! Вот только разыщу завхоза, заставлю обеспечить всем! — пообещал Лукич.
— А че искать долго? Она вон, напротив, в кафе пристроилась. Всю обслугу в наши халаты одела. Во, деловая! И слова не скажи ей, разом в морду с когтями лезет, а как обзывается драная кошка, аж слушать не-можно!
— Пригласите ее ко мне в кабинет,— попросил уборщицу, когда та протерла полы в коридоре.
Та, едко ухмыляясь, поспешила выполнить просьбу и вскоре вернулась с моложавой, ухоженной женщиной, та вошла в кабинет коменданта, улыбаясь, подала руку, Егор Лукич увидел, но сделал вид, что не заметил ее. Пригласив присесть, спросил жестко:
— Почему в рабочее время вас нет на месте?
— Я совсем недавно, минуты две назад вышла.
— Неправда! Я в общежитии с восьми утра, и вас не видел! А уже одиннадцать часов! Кто позволил так вольно распоряжаться рабочим временем? Если вас что-то не устраивает, увольняйтесь и уходите в кафе! Но сначала все передадите новому завхозу, подготовьте отчет, документы и вы свободны. Удерживать и уговаривать не стану. Сколько времени понадобится вам на оформление отчета?
— Наверно неделю, не меньше,— ответила заикаясь. И спросила:
— А за что решили меня уволить?
— К работе нужно относиться иначе, добросовестно. Не бегать от нее по всем злачным местам.
— Подумаешь, свет перевернулся, чаю стакан выпила. Что я, не человек? — подбоченилась баба. Встала напротив Лукича, зло сверкая глазами.
— Это еще что за цирк? Мне тут базар решила устроить? А ну, вон из кабинета! Когда успокоитесь, тогда войдете! И не забудьте выдать уборщице на втором этаже все нужное ей для работы. Я проверю!
Завхоз, громко хлопнув дверью, выскочила из кабинета, бросив через плечо, как плевок:
— Облезлый козел!
Егор Лукич, глянув ей вслед, лишь головой покачал:
— Порох, а не баба! Ну, погоди! И тебя обломаю! — пообещал вслед улыбаясь.
Нет, она не пришла в тот день к Лукичу, зато уборщица Анна прибежала в кабинет, благодарностями засыпала человека:
— Егорушка! Счастье какое привалило! Аж своим глазам не верю! Завхозка наша, что глумная сделалась! Два халата мне выдала. Зимний и летний, с короткими и длинными рукавами! Сапоги дала, полотенца, мыло, веники, аж еле унесла все! Во, расщедрилась, давно бы так на нее наехал! А то о чем ни попроси, матюком посылала, слушать ничего не хотела. Тут же, сама меня нашла! В склад заволокла!—захлебывалась радостью уборщица.
— Вот и работай, Аннушка, на здоровье. Наведи порядок на кухне, чтоб мусор горами не копился, выноси вовремя. И не позволяй там курить,— напомнил бабе.
Та, что-то протараторив, убежала. Ей всегда было недосуг. Старалась держать свой этаж в порядке и это ей удавалось, хотя без ссор с жильцами не обходилось. На втором этаже жили девчата, были здесь и женщины в солидном возрасте, кому до пенсии несколько лет осталось, жила и совсем старая баба, она на заводе работала кладовщицей, и заводской люд жалел бабу, уважал спокойный нрав, тихую, рассудительную женщину, какая за все годы работы никого не обидела, не обозвала, ни разу не повысила голос, держалась незаметной серой мышкой, ни к кому не лезла на глаза. Никогда не жаловалась на своих соседок — троих молодых баб, и не ругалась с ними.
