– Ну, с этими финтифлюшками я – пас.
Таня засмеялась:
– Господи, да разве я заставляю тебя? Не носи.
И когда он с облегчением сорвал галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, она, погладив его шею, сказала:
– И правда, что это мне взбрело в голову? Для такой шеи – и галстук.
– А какая у меня шея? – не понял Василий.
Таня засмеялась и поцеловала его.
– Такая...
Весь тот месяц вспоминался какими-то отрывками вроде этого. Лучше всего помнились ночи – может быть, потому, что вспоминать их было приятнее всего. По ночам Таня была понятным и по-настоящему близким ему человеком, – и до сих пор, вспоминая ее ласки, ее восхищение красотой и силой его тела, Василий испытывал приятное чувство гордости от того, что его любила такая женщина. Любила? А так ли уж важно, как это называть? Ведь были минуты, когда Василию казалось, что он дает этой женщине то, что никто другой дать не мог. Да и не только казалось – Таня сама говорила ему так, и это были лучшие минуты его жизни – потом Василий не раз думал об этом.
Но все же это были только минуты. Утром все уходило куда-то. Они пили чай, завтракали на скорую руку, и Таня, в простеньком халате, с небрежно заколотыми волосами, резала хлеб, пододвигала масло, улыбалась ему – и все еще оставалось ощущение ночной близости. Но потом она начинала собираться, подводила глаза, красила губы, делала прическу – и в какие-то полчаса становилась совсем другой: строгой, очень уверенной в себе, не слишком-то ласковой, и однажды Василий насмешливо сказал:
– При твоем марафете так и тянет назвать тебя Татьяной Георгиевной.
Она посмотрела на него и усмехнулась:
– Между прочим, меня многие так и называют.
И он, не поняв, шутит она или нет, промолчал.
А кое о чем вспоминать и до сих пор было неприятно. Спустя неделю, когда они сидели в ресторане, Василию вдруг захотелось выпить. Не так, как они обычно выпивали за ужином, – бутылку сухого на двоих, – а по-настоящему. Он заказал бутылку коньяка и, заметив взгляд Тани, с недоумением спросил:
– Ты что?
– С чего это тебе вдруг вздумалось пить?
– А что, нельзя? – попробовал отшутиться Василий.
– Разумеется, можно, – небрежно ответила она, – но мне бы, откровенно говоря, не хотелось, чтобы ты пил.
– Почему?
– Не люблю пьяных, – пренебрежительно бросила Таня.
– Ого! – Уязвленный Василий не сразу нашел, что сказать. – А с чего ты взяла, что я буду пьян?
Таня не ответила и молчала весь вечер, с кем-то танцевала, не обращая на Василия никакого внимания. Он сначала разозлился: «Да что она мне, жена?!», и за какие-то полчаса выцедил всю бутылку. Но когда увидел, как посмотрела на него Таня, настроение у него упало. А она, смерив взглядом пустую бутылку, спросила:
– Все?
– Что «все»?
– Ты все выпил?
– Как видишь.
– Тогда пойдем.
И, не дожидаясь, пока он расплатится, пошла к выходу. Василий поманил официантку, бросил на стол четвертную и, буркнув «сдачи не надо», торопливо двинулся за Таней, догнав ее уже на улице. Они в молчании прошагали до дома. Василий, по обыкновению, прошел в ее комнату, сел на постель и попытался обнять Таню, но она решительно отстранилась и с убийственной вежливостью сказала:
– Пожалуйста, уходи к себе, я хочу спать.
– Вместе ляжем.
– Нет, – сухо сказала она и не садилась, ожидая, когда он уйдет.
И Василий опустил глаза, молча поднялся и ушел в свою комнату.
Утром она говорила с ним так вежливо, словно Василий был милиционером на перекрестке и она обращалась к нему с вопросом, как найти какую-то улицу. Василий крепился, – ночью он дал себе слово, что будет держать себя как ни в чем не бывало, а если она будет ерепениться – черт с ней, – но наконец виновато сказал:
– Ну ты чо, Тань? Ну, выпил малость, что тут такого?
– Это что, надо понимать как извинение? – не сразу спросила она, не поворачиваясь.
– Как хочешь, – буркнул Василий.
– Даже так, – не скрывая насмешки, бросила Таня, и Василий, не выдержав ее молчания, сдался:
– Извини.
– Это уже другое дело, – сказала она и повернулась к нему. Натирая руки душистым кремом, она разглядывала его так, словно видела впервые, и спокойно продолжала: – Слава богу, хоть до этого ты додумался. И неплохо было бы, если бы ты запомнил: когда женщина просит мужчину о чем-то, ее просьбы принято выполнять. Тем более что просьба была очень естественная и выполнить ее для тебя было не так уж трудно.
