— Тогда мы не пожалеем верёвки на его шею, — захохотал Горгони.
Шкипер пьяно затянул:
Чёрт побери всякий там рай,
Бог наш — надёжный курок.
Всё забирай, капитан, только дай
Крепкого рома глоток.
— Рома! Рома! — заорали гости. Кто-то выстрелил в потолок.
По скользким от плесени ступеням Мигель поднялся к себе. Зажёг свечу. Затем перевёл взгляд на стену, где висела его первая картина. Мигелю было поначалу грустно, и он изобразил хмурые скалы, которые, казалось, сливались с каменьями стен его каморки. Но от вида их на душе стало ещё тяжелей, и мальчик двумя решительными мазками разломал скалы. Там, в проёме, первозданно заголубело небо. И выросли цветы. А ещё Мигель нарисовал у горизонта город из солнечных лучей. Тот сказочный город, который как-то привиделся ему…
„„Выкуп — это благородные деньги“, — вдруг припомнились слова отца. Значит, они кого-то схватили. И держат… Постой! А почему кухарка каждое утро ходит в левую башню?“
Мигель выскользнул из комнаты… Голоса в каминном зале поутихли — приближалось утро… Карниз башни в некоторых местах осыпался кирпичной трухой. Неосторожный шаг — и загремишь вниз. Мальчик, прижимаясь всем телом к старой кладке, медленно продвигался к решётчатому окошку. Вот оно. Внутри темно. В углу должен быть топчан. Кажется, там кто-то лежит. У Мигеля по спине поползли мурашки.
— Кто тут? — пугаясь собственного голоса, прошептал он. — Есть кто-нибудь тут?
Узник вскочил, всматриваясь в окошко, залитое лунным светом.
— Неужели Мигель? — Дон Рамирес радостно засмеялся. — Маленькое чудо! Как ты забрался на башню?..
— Дон Рамирес, — слова мальчика журчали сквозь решётку, будто ручеёк. — Я сейчас. Я спасу вас…»
Мы свернули за угол и вышли на Галерейную. Я ещё издали узнал домик, крытый красной черепицей. Правда, у его входа теперь была укреплена парусная оснастка и врыт в землю якорь, но всё остальное — полусонная улица, дом, деревья точь-в-точь соответствовали описаниям Александра Степановича.
— Вряд ли здесь могла сохраниться рукопись, — усомнилась Ирис и вопросительно взглянула на Грина. — Дом, наверно, ремонтировали, переделывали.
— Может быть, — Александр Степанович замедлил шаг. — Однако старые дома часто бывают «с секретом». Я знаю одну тайну, которую вряд ли разгадали реставраторы этого дома.
Мы вошли в музей и будто попали на палубу старинного фрегата или брига. Ирис с восторгом разглядывала диковинные вещи, переходя от одной к другой. Это были секстанты и подзорные трубы, компасы и звёздные глобусы, сезальские канаты и модели клиперов, галиотов и шхун. Меня же прежде всего привлекли витрины с рукописями и пожелтевшими от времени книгами.
— Вам не страшно… здесь? — улучив момент, когда возле нас никого не было, спросил я у Грина. — В собственном музее?
— Нисколько, — ответил он, жадно вглядываясь в экзотическое убранство комнат, будто угадывал, где ему раньше приходилось ходить, курить, разговаривать с женой я выдумывать свои «светлые страны». — Это всего лишь вещи. Причём многие из них мне чертовски нравятся. На них остались знаки любви.
— Какие знаки? — удивилась Ирис.
— О, это тайные знаки… — Александр Степанович улыбнулся, заговорщицки наклонился к нам. — Кстати, в соседней комнате есть потайная дверь. Я полагаю, что про неё никто не знает… Пока посетителей немного, можно попробовать проникнуть туда.
— А что там? — шёпотом спросил я.
— Тс-с-с… За мной!
Мы быстро прошли в соседний зал.
Грин оглянулся — не видит ли кто? — нажал на край одного из книжных шкафов, и тот вдруг бесшумно повернулся, приоткрыв тёмную щель входа.
— Быстрее!
Мы нырнули вслед за Грином, он на секунду замешкался, и шкаф за нашими спинами вновь стал на своё место.
— Говорите вполголоса, — предупредил Александр Степанович. — Не то нас обнаружат служители музея, и тайна откроется.
— Я ничего не вижу, — прошептала Ирис.
— Это после дневного света. Сейчас глаза привыкнут, и мы поднимемся наверх. Здесь запасная лестница на чердак.
Через несколько минут я в самом деле увидел узкую крутую лестницу. Стараясь не шуметь, мы поднялись по ней и очутились на чердаке дома, точнее, какой-то части его, отгороженной досками, с маленьким подобием оконца.
