— Спокойной ночи, сэр.
— Спокойной ночи, мистер Таллент.
— Видите, капитан, — сказал Граймс, когда они вернулись в салон. — Меня нет в этой реальности, здесь и сейчас. Вы должны попытаться вернуть меня в мою реальность, в мое «где-то».
— И «когда-то».
— Да, и мое «когда-то».
— Легче сказать, чем сделать, коммодор. Особенно в данных обстоятельствах. В тот момент, когда я пишу, я — хозяин этого ржавого корытца. Наместник Бога — если, конечно, не считать Ллойда. И я головой отвечаю за этот корабль — думаю, Вы уже успели в этом убедиться. Этим вечером я писал, чтобы немного расслабиться — одна рука на клавиатуре, другая готова снять трубку телефона…
— Вы все чертовски серьезно воспринимаете, — сказал Граймс. — Это всего лишь маленькое судно с маленькой командой, которую наняли для незначительной торговой операции.
— И тем не менее, — ответил капитан, — это мой корабль. И моя команда. Что касается торговли… это проблемы компании. Моя забота, как владельца и капитана этого корабля — следить за тем, чтобы корабль приносил прибыль.
— И за меня вы тоже в ответе, — заметил Граймс.
— За Вас? Как я уже сказал, коммодор, Вы вправе выбирать действовать по своему вкусу в любой истории, которую я буду писать. Но если я отвечаю за все, что рождается у меня в голове, это означает, что я могу убить Вас — также легко, как пришлепнуть муху. Это будет даже проще. Какую смерть предпочитаете? Божье провидение, враги государства, пираты? Ядерный взрыв — или нож под ребро?
— Полагаю, Вы шутите.
— Шучу? Вам никогда не приходилось наблюдать, как автор распоряжается жизнью своих любимых героев, коммодор? Сэр Артур Конан Дойл убил Шерлока Холмса, но потом вернул его к жизни, чтобы доставить удовольствие публике. Иану Флемингу осточертел Джеймс Бонд — но на этот раз автор первым сыграл в ящик…
Граймс обернулся и посмотрел на фотографию на столе.
— Но Вам же нравится Соня.
— Конечно. Она слишком хороша для Вас.
— Как бы то ни было… она — часть моего мира, моего времени…
— И?
— Хорошо, я полагаю, что…
Снова зазвонил телефон, и капитан снял трубку.
— Да?
— Ветер крепчает, сэр, и становится западнее.
— Задние — на полную, мистер Таллэнт.
Капитан встал с кресла, подошел к барометру, который висел на переборке, и постучал по стеклу. Стрелка медленно ползла влево, словно отмеряя время назад.
— То, что надо, — бросил он, — чертово вторичное…
— Что это значит, капитан?
— Это значит, коммодор, что это «последнее штормовое предупреждение» стоит ровно столько, сколько бумага, на которой Спаркс его напечатал. Очень часто — слишком часто — в этих водах вторичное падение давления значит больше, чем так называемое первичное.
— Что мы можем сделать?
— Выходим в открытое море. И к чертям собачьим этот подветренный берег, чтоб ему пусто было.
Телефон снова задребезжал.
— Капитан слушает.
— Мы снова поднимаемся к мысу Сорелл, сэр.
— Скажите механикам, пусть выжимают из машины все, что могут. И право руля.
Судно шаталось, как пьяное, и тяжело перекатывалось с волны на волну, борясь с ветром. Когда нос задирался, оно вздрагивало, а потом с шумом обрушивалось вниз. Команда принималась носиться по палубе каждый раз, когда корма обнажалась до самого днища, а винты и руль теряли опору и повисали в пустоте.
— Сэр, — жалобно проговорил рулевой, — руль выведен на борт, но судно не слушается…
— Держи, пока оно не повернет, — приказал капитан, глядя на экран радара. Это было не самое приятное зрелище — весьма красноречивое, и то, что оно говорило, могло посеять панику. Но прямо за кормой вырисовывался тусклый контур скалистого берега — изломанная светящаяся кривая. И еще кольца дальности — и медленно, медленно береговая линия скользила от кольца, обозначающего расстояние в 24 мили, к двадцатимильному. Даже Граймс, который выглядывал из-за плеча капитана, мог понять, что происходит.
— Мистер Таллент!
— Сэр?
— Позовите старшего офицера. Прикажите ему затопить кормовой трюм.
— Затопить трюм?!
— Вы совершенно правильно поняли. Мы должны каким-то образом опустить нижнюю часть такелажного блока, чтобы дать винтам и рулю хлебнуть воды.
