По большей части Алекс благополучно забывала то, что было жизненно важно, что надо было обязательно предусмотреть, по крайней мере ради детей или ради госпожи Венгер: вовремя постирать физкультурную форму, проследить, чтобы в холодильнике обязательно было свежее молоко, передвигаться по комнатам дома на Парадизштрассе, 62, только в мягких домашних тапочках. Госпоже Венгер в квартире этажом выше было пятьдесят лет, и дети у нее уже выросли. Господин Венгер целыми днями валил лес, а госпожа Венгер целый день лежала со своими метастазами в постели, так что она слышала каждый шаг, который Алекс делала по квартире в тех самых светло-голубых мягких тапочках на теплой подкладке, которые госпожа Венгер подарила Алекс на свой собственный день рождения. Они стояли у дверей, украшенные красивой ленточкой, и к ним была приложена записка: «Я хотела бы попросить Вас носить дома именно эти тапочки. В любом случае они гораздо лучше Ваших туфель, которые будят меня каждый раз, как только я пытаюсь заснуть». Но лучше от этого не стало; госпожа Венгер регистрировала каждое изменение в распорядке дня Алекс, слышала каждый шаг. А по вечерам, уже лежа в постели, Алекс каждый раз вспоминала, что забыла купить молоко на завтрак, не купила ту бледно-желтую льняную скатерть, хотя собиралась, и скатерть так и лежит на полке в универмаге, освещенная неоновым подземным светом, или в памяти вдруг всплывала новая прическа телеведущей.
Когда Раулю было семь лет, ему подарили греческую сухопутную черепаху, и он невольно восхищался ее отталкивающей красотой. Свободными вечерами он часами, оцепенев и не веря своим глазам, наблюдал за нею, сидя в саду около их многоквартирного дома в Маленьком Городе, в то время как соседские дети играли в футбол возле ворот гаража, а его мать сидела в секретарской какого-то шефа, – и ничего не понимал. Как вообще они попали сюда, на эту тихую улицу, где на вес золота был всякий человек, проезжающий мимо на машине. Артуру Либену, двоюродному брату его матери, удалось, хотя и слишком поздно, в ноябре 1942 года проползти под колючей проволокой и бежать из Франции в Швейцарию. Поскольку его жена была беременна (и это казалось им поначалу лишь дополнительным несчастьем), им разрешено было остаться, хотя границы были для евреев уже закрыты. Ингеборг, которая в 1938 году тоже эмигрировала во Францию, к счастью, не решилась на бегство в Швейцарию. Ее родители, а также оба младших брата оставались в Вене. Ужас парализовал их, и сначала это был не столько ужас перед грозящим уничтожением, сколько перед соседями, с которыми еще вчера они были очень дружны, перед семьями Цандль, Гайрингер и Нойрат, потому что теперь они выставили на подоконники белые свечи, приветствуя аншлюс. Чуть позже им пришлось собственными зубными щетками счищать грязь с тротуаров, а случайно проходящие мимо соседки спешили прочь, причем взгляд их был постоянно прикован к фасаду дома напротив, словно там разыгрывался ужасный пожар, который требовал их непременного участия, и надо было спасать чью-то жизнь. Другие соседи одобрительно смотрели на это унижение, превращенное в публичную комедию по заранее продуманному сценарию, и сдержанно аплодировали, словно отмечая значительные, но все же вполне ожидаемые успехи актеров Бургтеатера. Когда они наконец-то решились бежать, за ними пришли. Ингеборг была достаточно взрослой и достаточно молодой, чтобы целыми днями скрываться в подвалах или мансардах; у нее были поддельные документы, подтверждавшие, что она – жительница Эльзаса и поэтому имеет право на жизнь, кроме того, она была практически блондинкой. У нее уже не было времени получать в Вене какое-либо образование, но когда закончилась война, ей было всего двадцать пять лет, она умела говорить по-французски и у нее было столько счастья, сколько человеку, как ей казалось, вообще иметь не полагается, и это счастье ее почти угнетало. К тому же она оказалась единственной наследницей своих родителей и братьев, которые не оставили ей в наследство ни поместий, ни даже собственных тел. Ингеборг нашла работу в маленькой парижской фирме, которая поставляла в Германию прорезиненные ткани для зонтиков и накидок. О времени, которое ей довелось пережить, она молчала.
