Когда Виктор задерживался в подвале-мастерской, то невольно ощущал вину за свое отсутствие, хотя у них и была договоренность с Галиной, что он может отдавать своему увлечению вечер или два в неделю или то время, которое тем или иным способом образовывалось у него в часы службы. Но в подвале время летело для Виктора быстро и незаметно. В мастерской Виктор не думал ни о чем, кроме своих масок — человеческих лиц — он думал руками.
Также все было и в тот вечер, когда Виктор выставил на обсуждение Марку и Петрову свою очередную работу. И только уже войдя во двор дома, в котором они жили, Виктор ощутил такую острую тоску по Галине, что взлетел бегом по лестнице. У двери он перевел дыхание и, стараясь не шуметь, разделся в передней и прошел в комнату.
Эту комнату им сдавала пожилая женщина, которая переехала к дочери нянчить внучку. Хозяйка наказала ничего не трогать, выделив Виктору с Галиной полшкафа для белья и вещей и широкую металлическую кровать с панцирной сеткой и шишечками.
Галина лежала на кровати, отвернувшись к стенке и уткнувшись в книгу. Виктор осторожно прикрыл дверь, бесшумно прошел, повесил пиджак на спинку стула и сел за стол.
Галина не повернулась в его сторону, не спросила Виктора ни о чем и как будто не заметила появления мужа. Она лежала, запеленав ноги углами покрывала, чем-то схожая с русалкой и, казалось, спала, но глаза ее были открыты и бегали по строчкам.
Виктор долго смотрел на Галину и ощущал все растущую щемящую нежность к жене. Он расслабился, растаяли заботы дня и остались только тишина и покой, постепенно растворяющие усталость.
Виктор потянулся, закинув руки за голову, зажмурился, вздохнул и, расслабленно бросив руки вдоль тела, улыбнулся, не открывая глаз.
— Вот я и дома… Галка, птица моя, радость…
Галина перестала читать и, повернувшись, посмотрела на Виктора. У него был довольно глупый вид: лицо запрокинуто, как для поцелуя, блаженная улыбка и закрытые глаза. Виктор, действительно, неотчетливо, где-то в глубине души, желал, чтобы жена встала, подошла к нему и приласкала. Если бы Виктор открыл глаза, то увидел бы презрительно-ироничную насмешку в глазах Галины.
— Галка… — тихо позвал Виктор. — Галчонок… Твой Чижик поклевал бы чего-нибудь…
— Чижик-Пыжик, где ты был? — с холодным любопытством спросила Галина. — Где летал, пропадал? Или тебя не кормленного отпустили?
Улыбка сползла с лица Виктора, словно погас солнечный зайчик. И навалилась душная, горькая обида. Он открыл глаза, и уже злясь, ответил:
— Где же мне быть? Не в ресторане и не в гостях — там бы нас покормили. Не то, что в этом доме… Приходишь со службы…
— Служба у всех кончается в восемнадцать ноль-ноль, — перебила Виктора Галина. — Кроме тех, кто действительно служит — у наших доблестных воинов.
— А я и есть воин, — набычился Виктор. — Я воюю. Каждый день воюю. С глупостью, с очковтирательством. Пусть как простой солдат, но воюю.
— Это ты имеешь ввиду твой поход против Ивана Сергеевича? — деланно изумилась Галина. — Ну, и как успехи? Враг окружен, разбит и тебе уже воздвигли триумфальную арку? Или ты оставил жену безутешной вдовой, пав на поле неравной брани?
Виктор отвернулся от Галины и смотрел в темное бездонное окно.
— Что ты мне плетешь? — безжалостно продолжила Галина. — Горе-воин. Я же знаю, что тебя лишили квартальной премии, что ты схлопотал выговор по комсомольской линии за свои художества в милиции, что тебя отстранили от работы в стенной газете за самоуправство. Я думала, что ты хоть капельку умнее, чем кажется. Нет, солдат, не быть тебе никогда генералом, не получать тебе генеральского аттестата и не будет у тебя адъютантов на побегушках.
— Да ерунда все это: деньги, степени, погоны, чины, — поморщился Виктор и добавил миролюбиво: — Дай пожрать-то.
— Какой ты грубый! Фу! — теперь разозлилась уже Галина. — Нет, Чижик-Пыжик, не ерунда все это. Ты побегай-ка по магазинам, постой в очередях, купи что-нибудь съедобное да приготовь, пожарься у плиты, а уж потом садись и требуй. Тоже мне князь нашелся! Ты что же думаешь, на твои сто сорок да на мои сто двадцать легко прожить? За квартиру надо платить? Надо, никуда не денешься, хозяйка наша все норовит вперед получить. А в чем я хожу, тебе не стыдно? Разве это джинсы? Разве это сапоги?
