Надо представить себе, как он, еле сдерживая радостную улыбку, набрал ее номер, как услышал ее голос:
— Слушаю вас… Алло!.. Вас не слышно…
— Здравствуй, Люся, — наконец хрипло сказал Виктор и откашлялся. — Здравствуй, это я — Виктор.
— Здравствуйте, Виктор, — приветливо, но вежливо сказала Люся.
Виктор замер от неожиданности, ему не то, что не поверилось, он представить себе не мог, что их разговор — всего лишь светская беседа двух воспитанных, случайно встретившихся в чьем-то доме людей. Но тут же острая догадка осенила его:
— Ты… Ты не можешь говорить? — торопливо и приглушая голос, спросил он. — Ты не одна?
— Почему же? — также ровно ответила Люся. — Михаил на работе. Дениска в садике.
Виктора больно резануло имя человека, имеющего право касаться ее, быть с нею близким, владеть ею — Михаил, но еще сильнее ошарашило ее равнодушие.
— А почему ты так официальна? — переспросил он с иронией, но сам уже чувствуя неотвратимо надвигающуюся беду. И ляпнул несусветную глупость:
— Мы же вроде пили на брудершафт…
— Правда?.. — деланно-удивленно протянула Люся.
Виктора понесло дальше. Тем же шутливым тоном он продолжил:
— И не только пили…
— Что же еще? — со спокойным интересом спросила Люся.
Виктор растерялся и разозлился, руки у него тряслись, он бессмысленно уставился в телефонный диск и на два рычажка, на которые достаточно положить телефонную трубку и весь этот бред прервется, будто его и не было… Разве скажешь человеку: "А помнишь, ты мне говорила, что любишь?.."
— Ну… У нас же есть тайна… Наша тайна… — уже с отчаянием в голосе замялся Виктор. — Мы же договорились, что мой дом — это твой дом, твой угол, где и радость твоя вдвойне, и горе твое пополам…
— А, так вы об этом? — рассмеялась Люся. — Господи, какая ерунда! И вы поверили всерьез во всю эту чепуху? Да, было красиво, хороший, приятный вечер: слайды, песни Антона, ваши маски, музыка… Повеселились от души — и хватит.
Казалось, что Люся была даже удивлена горячностью Виктора, его настойчивостью. Он же, совершенно потеряв себя, стал выговаривать ей, как обиженный мальчик:
— Какая же это чепуха?.. Ты же сама говорила, что веришь в любовь с первого взгляда, что сама предпочитаешь жить по принципу: раз — и все! Что же мне делать, если я тебя увидел — и все?
— Да перестаньте вы, не выдумывайте, пожалуйста. Не знаю я, что вам делать… Вы же отвечаете за свои слова, взрослый человек как никак.
— Я-то отвечаю за свои слова, а вот вы… — обида захлестнула горло Виктору, он задохнулся. — Я хочу тебя видеть, я должен тебе объясниться…
— Да смешно все это, оставьте, — ледяным голосом сказала Люся. — Глупо…
— Как же так? — уже с глухой безнадежностью спросил Виктор. — Вот тебе и раз…
— … и все! — звонко сказала Люся и повесила трубку.
Теперь окружающий мир для Виктора поменял свой праздничный наряд на… нет, не на обыденность, а на безысходный траур.
Происходило это постепенно, не сразу. Поначалу Виктор сгоряча решил: нет — и не надо, не больно хотелось…
Но потом оказалось, что хотелось и БОЛЬНО хотелось.
Он, сделав вид, что забыл, что не помнит, что равнодушен к Люсе, неожиданно для себя, в самый неподходящий момент — на работе, в разговоре по телефону, в беседе с кем-то, как в бездонную пропасть, падал в горячий, бурный, мысленный спор с Люсей.
Особенно по ночам.
Споры эти начинались по-разному: он ее убеждал, то ласково-разумно, то иронично-шутливо, то колко-обиженно в том, что она, ничем не связывая себя, может быть просто его хозяйкой, владеть им, как вещью, что он готов беспрекословно исполнять все ее капризы и, наконец, это просто глупо не воспользоваться такой возможностью. Позвонила, раз — и все… Все, что в его силах. Он будет кроток, терпелив, услужлив. Если ей не хочется звонить, он сам будет ежедневно, неназойливо сигналить: я здесь, я готов, я жду…
Эти мысленные споры ничем не кончались. Люся в них загадочно молчала, иногда улыбалась, иногда внимательно поглядывала на Виктора — так ему представлялась ее реакция на те или иные его доводы.
Более того, со временем Люся как бы теряла интерес к спорам, да и Виктор выдохся.
