Она пришла тогда, когда поняла, что не может больше жить, не увидев его еще раз. Даже если сбудутся ее страхи, даже если он отвергнет ее — с презрением, подумав о ней все то, чего она и заслуживает, или просто потому, что она не нужна, он забыл ее, а может, и не вспоминал вовсе, у него есть другая, — пусть так. Но она должна увидеть его еще раз.
Может быть, он понимал все и без слов? Или просто не думал обо всем этом?… Она стала частью его жизни — и это неизмеримо много… Она всегда оставалась лишь частью его жизни — и не самой главной. Так и должно быть. Потому что не может жить ради любви к женщине тот, кто достоин звания мужчины. А будь он иным, его и не могла бы полюбить та, которая достойна называться его подругой…
…Вот и сейчас он медлит, прежде чем сказать непривычные для него слова.
И так и не произносит их. Но это уже неважно.
Годы молча свой продолжат путь,
не подобрав знамен
и не узнав имен.
Чистый воздух мертвым не вдохнуть,
тянется вверх полынь
сквозь черный прах и пыль…
Тонкая нить из серебряных капель переливается на ее ладони, как тающий лед. Крошечные шарики металла спаяны по три в ряд, поэтому цепочка напоминает ленту, плетеную из мелких жемчужин. Вернее, это не цепочка, а браслет, который носят на руке. Неотличимый от того — навеки сохранившегося в памяти.
Она долго смотрит на него, как уже было однажды. Потом надевает его на правую руку. И, как тогда, змейкой скользнув на ее запястье, он холодно блестит в полутьме.
* * *
Надо мною — тишина,
небо, полное дождя,
дождь проходит сквозь меня,
но боли больше нет…
Медленно остывая, из белого становясь багровым, гаснет лезвие ножа.
Опершись ладонями о подоконник, она смотрит в окно, и ее волосы треплет ветер. Ледяной свет фонаря мерцает сквозь зелень, капли дождя вспыхивают и гаснут в ночи. На стене то проявляется, то меркнет черная тень от ливневой решетки. Зыбкая мгла окутала все вокруг, и призрачные отблески, падающие снаружи, не в силах рассеять тьму. Но и этого слабого света достаточно, чтобы разглядеть, как чернеют глубокие выжженные линии на ее теле…
«Ты что не спишь? Время позднее».
Перекрестки миров открываются с боем часов,
слышишь ты голоса и тревожные звуки шагов.
О бетонные стены домов разбивается твой крик…
От желанья уйти до желанья остаться лишь миг.
Снова будет
плыть за рассветом рассвет…
Сколько еще будет
жить в тебе мир, которого нет?
Но молчанье в ответ.
Лишь молчанье в ответ…
«Ты что не спишь? Время позднее».
«Да так, не спится».
Прерывисто вздохнув, она смолкла на полуслове. И, рванувшись к тому, кого видит в ночи, бессильно склонилась перед ним.
Тьма, только тьма вокруг. Но, будто сквозь кровлю атриума, льется из нее туманный луч, и словно на дне светлого колодца — двое. Простершись у ног того, кого видит перед собой, что-то исступленно шепча, уткнув залитое слезами лицо ему в колени, судорожно целуя руки, она не смеет обратить на него жаждущий взгляд.
«Встань». — Положив ладонь ей на голову, он смотрит в глаза, полные слез. И, подняв ее, крепко прижимает к себе.
«Моя красавица»…
«Родной мой. Родной».
Прильнув к нему, боясь отпустить его хоть на миг, она обвивает руками его шею, перебирает волосы.
Тень луны скроет раны мои,
превратит в рубины кровь…
«Ну конечно, я жив для тебя». — Он усмехается одними глазами, словно отвечая на невысказанный вопрос. — «Ведь ты помнишь меня таким».
Тьма, только черная тьма вокруг, но будто в свете невидимого огня стоят двое. Время исчезло, и смерти нет.
«Я тоже помнил тебя… Что же ты плачешь?»
«Просто я видела плохой сон. Знаешь, так странно! Как будто я живу на земле без тебя. В другое время… и в другом мире…»
Пристально взглянув на нее, он секунду молчит, прежде чем заговорить снова.
«И тебе плохо здесь, на земле?»
«Ты же знаешь. Как мне может быть без тебя?»
«А ты думай, что снова ждешь меня с войны».
«Теперь я не стала бы ждать».
Он глядит на нее с молчаливой усмешкой, как видно, вспомнив то же самое.
«Утешилась бы с другим?»
«Пошла бы за тобою следом!»
Никто не может нам с тобой помочь,
никто не скажет вслух такого слова…
Все чернее тьма, окружившая двоих. Все ярче свет, в котором они видят друг друга… Взяв ее за плечи и чуть отстранив от себя, он смотрит на выжженные следы. Четкие линии ожогов зияют на вспухшей, пылающей коже, врезаются в тело, обугленные дочерна. Пять букв, темные на светлом.
