– Пошли, ребята. Пусть этот… капитан прежде сообразит, что все, к кому эти карты могут попасть, уже сорок раз проверили, где находится город и кто в нем обитает. А потом поучится достойно вести себя.
– Да как ты смеешь, мальчишка?..
– Как ты, офицер, которого я уважать начал, можешь орать, как базарная торговка?!
Больше Ростик даже не оборачивался. Он вышел и так хлопнул дверью, что чуть не пришиб последовавшего за ним Антона.
По дороге на аэродром Ким вдруг развеселился.
– Нет, Рост, что хочешь говори, а с нервами у тебя не в порядке.
– Это почему же?
– Это капитан, он к Председателю – без стука…
– Если Председатель не поглупел, то сумеет во всем разобраться. А если не сумеет… Тогда и другого найти можно.
– Ого! – сказал Ким.
– Так это же политика, – заметил Антон.
– Ну и что? Ну, политика? – Ростик покрутил головой. – Вы поймите, лопухи, мы им нужны больше, чем они нам. Вся эта политическая кодла, если что-то не так сделает… Я первый в набат ударю.
– Запретят они тебе летать, – вдруг погрустнел Ким, – и узнаешь, что они за кодла.
– И о набате – так они и дали тебе ударить!
– Все равно, не позволю, чтобы всякий чекистский жлоб на меня орал с идиотскими претензиями… Ведь идиотские же претензии?
Они прошли сотню шагов молча. Ребята взвешивали, насколько прав был капитан, а потом, кажется, постарались понять, что имел в виду Ростик, когда говорил о том, что дварам известно о Боловске. Наконец Ким кивнул.
– Да, наверное, идиотское требование. Но и карты идиотские, без компасов, без надежных промеров расстояния, с какими-то закорючками вместо условных обозначений… Это не карты, конечно.
И все-таки первое, что на аэродроме сделал Ким – рассказал о полученном нагоняе Серегину, а потом выложил на стол командной вышки свою карту, которую, по примеру истребителей, носил в сапоге, а не в планшетке.
– Все, кажется, по этим бумажкам мы отлетались. Попробуем, как будет без них. Но если хоть с одним из нас что-то случится, я… – Он опустил голову, постоял, пошел к двери.
– Погоди, – Серегин, казалось, абсолютно не был расстроен какими-то там нагоняями или ссорами с капитаном. – Начальство не хочет – ладно, сотрем мы с карт город. Все оставим, а это уберем. И будут у тебя и карты, и курсы, какие сам проложишь. А условных обозначений… Так ты же их сам рисуешь, вот и подучись, постарайся, чтобы похоже было на инструмент, а не на… кабацкую вывеску. – Рассудительный, почти умиротворенный тон мигом сделал все происшедшее неважным и далеким. Но Серегин не унимался: – И знаешь, я тут подумал ночью. Лучше тебе будет отправиться на этот раз… с Коромыслом.
Последнюю фразочку он произнес прямо как подарок. А Ким от удивления головой покрутил. Антон обрадовался еще больше:
– Коромысло? Вот это да! Он же в дальние походы не ходит, как тебе удалось?
– Я ему сказал, – Серегин хитро посмотрел из-под кустистых бровей, – что у него будет возможность назвать что-нибудь таким именем, каким ему захочется.
– А если он захочет дваров назвать коромыслами? Нам так и придется их величать? – с тревогой спросил Антон. – Сам знаешь, какой он упрямый.
– Неизвестный объект, – проговорил Серегин со значением. – И только один. Ну, идите, и так четверть дня, считай, потеряли.
Они вышли. Ростика распирало любопытство.
– А кто это такой – Коромысло? Пилот, что ли, какой?
– Это, друг, поднимай выше, – с удовлетворением сказал Ким, – это загребной, который может победить бакумура… Если тот в плохой форме, конечно.
– Как победить?
– Руками. Локти на одной линии, пальцы в замок…
Ростик понял.
– Бакумуров? Побеждает в армреслинге? Что же это за мужик?
– Сейчас увидишь.
Они увидели. У их машины, в тенечке под днищем, сидели Сопелов, Винторук и какой-то невероятно громадный детина. Грудная клетка у него была так велика, что сравнить ее с бочкой было, по мнению Ростика, как-то неудобно – бочки бывали и стройнее, и поменьше объемом.
Несмотря на стать, держался Коромысло застенчиво. И вызывал симпатию. Это казалось невероятно, но его сразу хотелось поучить жизни, разумеется, с самыми лучшими намерениями.
Бывают такие люди, они помимо воли почему-то сразу попадают к центр внимания и, как правило, нисколько не протестуют, вероятно, привыкают с детства.
