– Неужели это так трудно? – спросил Ростик. Он протянул руку, взял один из рычагов в руки и подвигал им назад-вперед. Он ходил довольно тяжело, но еще труднее было поймать необходимость одновременно двигать им влево-вправо.
– В полете? Очень трудно. Я первое время минут за пятнадцать-двадцать был мокрый от пота, будто штангу качал. Сейчас привык, и все равно каждый вечер валюсь без сил. А губиски летают целыми сутками, не опускаясь на землю, лишь меняя время от времени пилотов.
– Вот почему Серегин сказал, что я должен учиться пилотировать, даже будучи наблюдателем. Чтобы менять тебя в дальней разведке.
– Отчасти и поэтому. А еще и потому, что раненый человек с этим не управится. Просто грохнет всю конструкцию о землю, и все – хана машине.
– Вот почему эти лодки начинали качаться, как падающие листья. Оказывается…
– Верно, одному губиску не хватало силенок удержать всю махину в стабильном положении, да еще и убираться из-под твоего огня.
– Сложное дело, – пробормотал Ростик. – И как-то странно становится. На всю нашу последнюю войну точка зрения меняется. Из этой кабины кажется, что они герои, выполняющие нечеловечески опасный рейс, а мы, там внизу, с бронебойными пушками, злобные вампиры, жаждущие их крови.
Ким оценил шутку, усмехнулся.
– Не стоит забывать, кто к кому пришел непрошеным гостем. Но вообще-то, изменение точки зрения – вещь закономерная. Чтобы хорошо летать, положено будет думать иначе, чем во время последней войны.
– Ладно. Как на эти блины поступает энергия, создающая антигравитацию, я понял. А вот как она создается?
– Вот в этом котле. – Ким указал на огромный, больше двух метров в диаметре, слегка сплюснутый шар, по экватору которого проходил более светлый пояс, шириной сантиметров двадцать, имеющий через равные промежутки круглые углубления. – Зайдем-ка сзади.
Здесь, в задней части котла, были сделаны две широкие канавки, открывающие на его светлом поясе ровную поверхность. Ким откуда-то извлек короткую, крепкую на вид рукоятку, воткнул ее в отверстие на поясе котла и с заметным усилием повернул. Пока он крутил, в канавке появилось углубление, имеющее довольно фигуристую форму.
– Вот в эту форму полагается заложить кубик топлива для лодок. Потом ты вращаешь этот пояс до следующей формы и снова закладываешь кубик. И так все время, пока лодка висит в воздухе.
– А быстро нужно вертеть? – спросил Ростик. – Я хочу спросить, как скоро сгорает кубик?
– Очень быстро, но вообще-то все зависит от пилота. Если он перенапрягает машину, кубики не успевают закладывать даже двое гребцов…
– Кто?
– Ну, мы так называем людей, которые стоят у котла и крутят этот вот экватор. И подкладывают топливо, разумеется. Это монотонный, тяжкий труд, сродни гребле на галере, и мы назвали его греблей.
– Понятно.
– Если пилот хорош, а у нас пока нет по-настоящему хороших пилотов, кубики сгорают только по делу. И можно держать лодку в воздухе и со средней нагрузкой для одного гребца.
– Покажи-ка мне кубик, – попросил Ростик.
– Топливо? – переспросил Ким. – Пожалуйста.
Он сунул руку в нагрудный карман гимнастерки и извлек темно-красный, почти коричневый кубик, издающий слабый запах какой-то смолы или пластмассы. Это был правильный куб, чуть больше игрального, только, разумеется, без всяких точек, обозначающих очки.
– Они не сгорают, а плавятся. И в полужидком виде стекают куда-то внутрь котла и там дают энергию, необходимую блинам для антигравитации.
– А внутреннее устройство котла известно? – спросил Ростик, попытавшись опустить кубик в фигурный паз на экваториальном пояске котла.
Ким ему не дал, он поймал руку Ростика и взял топливный кубик назад.
– Не нужно, он сразу начнет плавиться, а у нас, похоже, каждый кубик на счету, – пояснил он.
– Я не знал, – отозвался Ростик.
– Значит, так, внутри устройство котла выглядит просто. Он разделен какими-то перегородками, спиральками и ребрами, похожими на ребра жесткости, которые имеют зализанный вид и слоистую структуру. Как это работает, пока никто не понял. Мне кажется, что поймут не скоро, потому что мы не знаем принципов, которые лежат в основе этой машины.
