Наконец они подошли к келье. Возле низкой двери случилась заминка: отец Андрей хотел войти первым, но после некоторого колебания пропустил вперед Никифорова и Костю.
Келья оказалась маленькой комнатой. Вдоль левой стены лавка, на которой лежал мертвый монах, прикрытый какой-то тряпицей. Прямо напротив оконце, возле него узкий стол с табуретом, на столе раскрытая книга. Костя, взглянув мельком, понял — Библия. Надо сказать, мертвецов Костя побаивался, но, конечно, скрывал это, и сейчас держался от лавки на расстоянии. Никифоров, отбросив тряпицу в сторону, принялся разглядывать убиенного. В келье горела только лампада перед иконой в углу, но отец Андрей захватил с собой лампу, и ее света вполне хватало.
— А вы идите, идите, — кивнул ему Никифоров. — Мы уж тут сами.
Тот вроде бы заколебался.
— Возможно, у вас возникнут вопросы… — неуверенно произнес он.
— Все вопросы завтра. Завтра доктор приедет, осмотрит труп. Соблаговолите распорядиться комнаты нам приготовить. До ближайшей гостиницы верст десять, а по такой погоде мы полночи ехать будем. И человечка нам отрядите, чтоб во владениях ваших не плутать, а затруднять вас мы более не смеем.
Отец Андрей ушел, а Никифоров тут же повернулся к Косте и заявил презрительно:
— Врут святоши. Головы нам морочат.
— Как врут? — удивился Костя.
— А так и врут. Этот утверждает, что монаха на пороге кельи нашли. И ничегошеньки не трогали. А где же тогда кровь? А крови нет, милостивый государь. Ни на пороге, ни на лавке.
— Вы хотите сказать, что монаха убили вовсе не здесь?
— Хочу. Не здесь и не утром, а самое малое сутки назад.
— Зачем же они говорят не правду? — удивился Костя.
— Поди разбери, что у них на уме.
Разумеется, сам факт убийства был для монастырских крайне неприятен — бросал тень на обитель. А учитывая, что чужих в монастыре не было, дело становилось весьма щекотливым, потому что выходило: убил кто-то из своих, то есть кто-то из монахов, что уж вовсе никуда не годилось.
Никифоров продолжил размышлять вслух, а Костя подошел к столу и начал машинально листать страницы Библии. И вот так, совершенно случайно, нашел листок папиросной бумаги, аккуратно подклеенный к одной из страниц.
«Сказано, — прочитал он, — будешь ты орудием Господа, его щитом и мечом… — почерк был мелкий, и Костя передвинул лампу поближе, всматриваясь в текст… — стеной нерушимой на пути Антихриста. Рука твоя — рука Божья, и меч в ней — его меч».
— Что это? — удивился Костя, поворачиваясь к Никифорову.
Тот подошел, неохотно взглянул на книгу:
— Чепуха.
— Вам не кажется, что листок зачем-то желали спрятать?
Костя перечитал текст трижды, но откуда взята цитата, так и не вспомнил, что не удивительно, раз церковными текстами он ранее не интересовался. Никон зачем-то выписал эту цитату и запрятал листок в Библию. Хотя, может, и не прятал. Просто положил, а потом и вовсе забыл о нем. Почему бы и нет?
Костя продолжил чтение. Еще двенадцать цитат, примерно того же свойства: некто, избранный Господом, должен стать на пути Антихриста. Внизу была сноска «Наказ» и знак вопроса.
Размышления Кости прервало появление монаха, молодого парня с хмурым лицом и недоверчивым, даже злобным взглядом. «Такому только в городовые идти», — невольно подумал Костя и смутился. Никифоров начал задавать монаху вопросы, то и дело позевывая и вроде бы даже ответов не слушая. А тот отвечал односложно, с напускным смирением, но взгляд его говорил о многом, например, о том, что он с удовольствием проводил бы обоих прибывших к монастырским воротам.
Разговор с монахом лишь укрепил подозрения Никифорова. Монах повторил слова отца Андрея, что труп Никона нашли на пороге кельи. Была ли кровь на полу?
— Нет, — ответил он, немного поколебавшись.
Никифоров спросил, уверен ли он в этом, на что монах заявил, что пришел много позднее остальной братии, но, насколько ему известно, никто ничего не убирал, потому что настоятель категорически запретил что-либо трогать. Тело перенесли в келью и сразу же отправили человека в город. На сем осмотр трупа и импровизированный допрос были закончены.
* * *
