Разумеется, я помнила. И теперь изнывала от соблазна покаяться. С другой стороны, хотелось побыстрее узнать что-нибудь о кинжале.
— Бабуля, ты говоришь загадками, — укоризненно заметила я.
Она махнула рукой:
— Должно быть, и впрямь судьба, а от нее не уйдешь. В отличие от твоего отца, у тебя есть здравый смысл, так что, надеюсь, эта штука не испортит тебе жизнь.
— А отцу испортила? — вытаращила я глаза.
— Он потратил много лет на поиски, вместо того, чтобы… Впрочем, твой отец был неординарным человеком и подходить к нему с общими мерками…
— Бабуля, ты меня уморишь! — не выдержала я. — У отца был такой кинжал, точнее рисунок?
— Был. Точно такой же, за одним исключением: на рукоятке изображение льва и имя Марк.
— Телец — символ евангелиста Луки, — со знанием дела кивнула я. Знания были приобретены двадцать пять минут назад, но от этого гордилась я ими не меньше.
Тут бабуля вновь потрясла меня. Она кивнула и продолжила, и никакая энциклопедия ей не понадобилась:
— Точно. Марк начинает свое Евангелие проповедью Иоанна Крестителя в пустыне, которая была подобна голосу льва, оттого и символ.
— Восхищаюсь твоими познаниями, — подхалимски произнесла я.
Она вновь усмехнулась:
— Твой отец мне все уши протрещал с этими кинжалами.
— Так, значит, существует несколько подобных кинжалов?
— Значит, раз один лежит перед тобой, а еще один я видела на рисунке. Всего их должно быть семь. По крайней мере, так считал твой отец.
— Почему семь? Ведь евангелистов всего четверо?
— Откуда мне знать? Так он считал. Отдавая ему дневник, я хотела, чтобы мой сын заинтересовался своими корнями… Я и подумать не могла, к чему это приведет…
— Бабуля, ты опять говоришь загадками, — попеняла я.
— Он действительно попал к тебе случайно? — нахмурилась она.
Я уже хотела рассказать правду, но вдруг подумала, что тогда интересующие меня сведения могу и не получить. Если бабуля решит молчать, никакие силы небесные не заставят ее говорить. Врать все-таки не хотелось, и я лишь кивнула.
— Сиди здесь, — сказала бабушка, поднимаясь. — Я сейчас все принесу.
Весьма заинтригованная, я сидела за столом, слыша, как бабуля в своей комнате хлопает дверцей секретера и выдвигает ящики. Когда я уже собралась идти туда, горя нетерпением, она появилась, держа в руках четыре тетради, которые я из-за кожаных переплетов поначалу приняла за книги.
— Вот, — сказала она, положив их на стол. — Это дневники моего деда, Белосельского Константина Ивановича.
— Почему ты раньше о них ничего не говорила? — удивилась я, взяв в руки потрепанную тетрадь с пожелтевшими листами.
Бабуля пожала плечами:
— В основном потому, что твой отец чересчур всем этим увлекся. И погиб, — добавила она.
— Бабуля, — укоризненно покачала я головой, — но ведь не из-за этих же дневников он погиб?
— Как посмотреть, — опять пожала она плечами. — Если бы не дневник, он бы, возможно, никогда… Впрочем, повторяю, с судьбой не поспоришь, и кинжал тому доказательство. — Она покачала головой и вдруг продолжила совсем другим тоном:
— Ты мало похожа на своего отца, он был романтик, идеалист, а ты.., ты слишком практична. Иногда мне становится не по себе, когда я слышу твои высказывания.
— Спасибо за критику, постараюсь учесть, — раздвинув рот до ушей, сказала я. «И не особо при тебе высказываться», — хотела добавить я, но решила промолчать.
— Может быть, дневники помогут тебе взглянуть на мир немного по-другому, — заключила она, вроде бы совсем меня не слушая.
* * *
Бабуля торжественно удалилась, а я вздохнула. Затем перевела взгляд на дневники. Открыла тетрадь, ту, что лежала сверху. Первые же строчки повергли в трепет. Мама дорогая, 1910 год! Невероятно! В голове закружились обрывки исторических сведений: первая русская революция, Кровавое воскресенье, русско-японская война… А тут: «Сегодня на Фонтанке я увидел Ее… Она шла с букетом фиалок…» Почерк у моего прапрадеда был на редкость красивый, кажется, в его время это называлось «каллиграфический». А может, не в его время, неважно. Главное, читать было одно удовольствие. История первой любви — что может быть интереснее и трогательнее!
