– Бывает… – эхом откликнулся Николай, потом отчего-то нахмурился и, отмахнувшись от счастливого мужика, ушел в избу.
* * *
Прошло два года.
Коля вытянулся и возмужал, поражая редкостной, пугающей красотой. Какая девчонка не маялась бессонницей по ночам, вспоминая широкие плечи, скуластое, волевое лицо и черные, бездонные глаза, пронизывающие до самых сокровенных уголков неспокойных девичьих душ?
Наталья тоже повзрослела и превратилась из замухрышки в статную, симпатичную девицу с не по возрасту задумчивым взглядом. Правда, ей далеко было до Татьяны – первой красавицы на селе, да и, пожалуй, во всей округе. Русая коса до поясницы в руку толщиной, фигура богини и огромные, нереально зеленые глазищи заставляли оборачиваться не только молодых парней, но и уже пожилых мужиков, давно променявших ласки своих жен на бутылку самогона.
– Ух, дьяволица! Такую бы прижать в темном углу, да и помереть от счастья, – облизывались они, провожая маслеными взглядами крутой Танюхин зад.
Однако Таня вроде и не замечала столь пристального внимания мужской половины населения, а всё чаще посматривала в сторону избы деда Евсея Минаича. Вездесущие бабки понимающе кивали и, сплевывая шелуху от семечек в пыль, гадали – в этом или в следующем году пойдут под венец Татьяна с Евсеевым Колькой. Только дело было за малым – Колька, казалось, и не замечал Таниного существования. По-прежнему ходил в лес с Натальей, помогал по хозяйству и на пару с ней спасал от болезней и разной другой напасти односельчан и их домашнюю животину.
Наконец, однажды Татьяна не выдержала и вечером подсела на завалинку деда Евсея, улучив момент, когда рядом с Колькой никого не было.
Поздоровались. Посидели, помолчали. Татьяна поерзала туда-сюда пышным задом, подала вперед и без того высокую грудь с невзначай расстегнутой верхней пуговицей праздничной кофты и задушевно начала:
– Что ж ты, Коленька, ни на танцы, ни на гулянки не ходишь, все с дедом старым да с Наташкой. А веселиться-то когда ж?
Колька пожал плечами:
– Да мне и так с ними весело. А танцевать-то я и не умею…
– Хочешь, научу? – Татьяна придвинулась поближе. – Приходи завтра в клуб…
– Да не, Тань, не по мне это. Спасибо тебе, я уж как-нибудь так…
– А хочешь, ко мне приходи… – совсем потерявшая стыд, раскрасневшаяся деваха взяла парня за руку и, прижавшись упругой грудью, жарко зашептала в ухо: – Приходи, любый, измаялась вся. Приворожил ты меня, колдун проклятый, заснуть не могу, глаза закрою – ты стоишь…
– Да ты что, Танька, ополоумела…
Колька вскочил с завалинки и резво чесанул в избу – только пятки засверкали…
– Ну и черт с тобой!
Танька в слезах, кусая губы, вскочила с завалинки и побежала прочь от избы.
– Пропади ты пропадом, век бы тебя не видать…
* * *
Но давно известно: просто сказать, да не просто забыть. Видать, крепко втюрилась Танюха в Кольку, если через неделю вновь подловила парня одного в лесу, куда тот пошел по какой-то своей ведовской надобности.
– Погоди, Коленька, – девушка ухватила парня за рукав. – Ты уж прости меня, дуру, за прошлое, совсем я стыд потеряла. Да только не могу я без тебя, хоть вешайся. Не думала, что такое в жизни взаправду бывает, не верила. А сейчас… Хочешь, бей меня, хочешь – ругай, только не уходи…
Девчонка упала перед парнем на колени:
– Любый мой, прошу Христом Богом, возьми меня прям здесь, не венчанную. А потом – хоть трава не расти. Бог меня простит, люблю я тебя…
Другой мужик на месте Кольки давно бы потерял голову и, не боясь ни Бога, ни мести односельчан, завалил Танюху на мягкий лесной мох, наплевав на строгие и жестокие в этом отношении негласные законы глухих российских сел. Но смущенный Колька поднял девушку с коленей, погладил по голове и тихо сказал:
– Прости, Танюша. Красивая ты, хорошая. Но… я другую люблю…
– Наташку… – Танька смахнула навернувшиеся злые слезы. – Сучку-подкидыша… Грешишь с ней, вражина?
– Да она и не знает, что я люблю её, – Колька грустно улыбнулся. – Ходим вместе, живем, считай, в одной избе, а сказать не могу…
– Знаю я всё.
Наталья вышла из-за дерева.
– Следила, тварь? – В изумрудных Танькиных глазах полыхнула ненависть.
