Я слушала ее, понимала смысл ее слов, но была слишком смущена, чтобы поддерживать разговор. Хозяйке пришла в голову счастливая мысль, и она не замедлила заговорить.
— Вон идет какой-то джентльмен, — сказала она, указывая в сторону Ремзгейта. — Вы не в состоянии вернуться домой пешком. Не попросить ли нам его прислать извозчика из Бродстерса?
Джентльмен между тем подошел ближе.
Я и хозяйка узнали его. То был Юстас, вышедший нам навстречу, как мы условились. Неугомонная хозяйка поспешила выразить свои чувства.
— О, какое счастье, миссис Вудвил! Ведь это сам мистер Вудвил!
Я взглянула на свою свекровь. Опять имя не произвело на нее никакого впечатления. Ее зрение было слабее нашего, она еще не узнала сына, у него же, как и у нас, глаза были молодые, он узнал мать. С минуту он стоял ошеломленный, потом, не спуская с нее глаз, смертельно бледный от сдерживаемого волнения, подошел к ней.
— Вы здесь! — воскликнул он.
— Как поживаешь, Юстас? — проговорила она спокойно. — Разве ты тоже узнал, что твоя тетка заболела в Ремзгейте?
Он не ответил. Наша хозяйка, выведя из последних слов неизбежное заключение, смотрела на меня и на мою свекровь в таком изумлении, что даже ее болтливый язык был парализован. Я стояла в тревожном ожидании. Вся моя будущность зависела от следующей минуты. Если бы Юстас не представил меня матери немедленно, я стала бы презирать его.
Он не промедлил ни минуты. Он тотчас же подошел ко мне и взял мою руку.
— Знаете вы, кто эта особа? — обратился он к матери.
Она взглянула на меня с учтивым поклоном.
— Это молодая особа, которую я встретила на берегу. Она была так добра, что возвратила мне письмо, которое я обронила. Я, кажется, слышала ее имя, — сказала она, обращаясь к хозяйке. — Миссис Вудвил, не правда ли?
Муж бессознательно сжал мою руку до боли. Надо отдать ему справедливость, он объявил матери истину без малейшего колебания.
— Матушка, — сказал он спокойным тоном, — эта особа — моя жена.
Она до сих пор сидела. Теперь она медленно встала и безмолвно устремила глаза на сына. Выражение изумления, появившееся сначала на ее лице, сменилось сильнейшим негодованием и презрением.
— Жалею твою жену, — сказала она.
И с этими словами она сделала ему рукой знак, чтобы он не приближался к ней, и пошла назад одна.
Оставшись одни, мы с минуту молчали. Юстас заговорил первый.
— В силах ты идти домой пешком? — спросил он. — Не пойти ли нам в Бродстерс, чтобы вернуться в Ремзгейт по железной дороге?
Он сказал это таким спокойным тоном, как будто не случилось ничего особенного. Но глаза и губы выдали его. Они показали мне, что в глубине души он испытывал сильное страдание. Что касается меня, только что случившаяся странная сцена вместо того, чтобы лишить меня последнего мужества, укрепила мои нервы и возвратила мне самообладание. Я была бы не женщиной, если бы странное поведение матери моего мужа не оскорбило моего достоинства и не раздражило моего любопытства до крайней степени. Почему она презирала его и жалела меня? Чем объяснить то, что мое имя не произвело на нее никакого впечатления? Почему она ушла от нас с таким видом, как будто одна мысль о том, чтобы остаться с нами, была нестерпима для нее? Разгадать эти тайны было теперь главной целью моей жизни. Идти пешком? Я была в таком лихорадочном возбуждении, что могла бы дойти пешком до конца света с условием, чтобы муж шел рядом со мной и я могла бы расспрашивать его.
— Я отдохнула, — ответила я. — Мы пойдем домой пешком.
Юстас взглянул на нашу хозяйку. Она поняла его.
— Я не намерена мешать вам, сэр, — сказала она резко. — У меня есть дело в Бродстерсе, и я, кстати, схожу теперь туда. Прощайте, миссис Вудвил.
Она сделала заметное ударение на моем имени и на прощание мигнула мне, но я в то время была слишком занята другим, чтобы понять, что она хотела сказать мне. Попросить же у нее объяснения я не успела, потому что она оставила нас так же поспешно, как моя свекровь, и быстрыми шагами пошла в сторону Бродстерса.
Мы остались наконец вдвоем. Я спросила его прямо:
— Что означает поведение твоей матери?
