Заколдованная принцесса - страница 20
– Видишь его истинную суть! – воскликнул царь, обращаясь к Дионелле. – Если бы он любил тебя по-настоящему, то был бы счастлив твоему избавлению, пусть даже это стоило бы ему жизни. Но он хотел только обладать тобой, и этим сам обрек себя на лютые муки. Пожалуй, эта казнь даже справедлива…
– Будь добр, голубчик, добавь к моим многочисленным титулам звание справедливейший из справедливых! – попросил царь главного глашатая (когда ему случалось умиляться собой, он всегда называл своих подданных голубчиками, деточками и другими ласковыми словами).
– Только не это! – кричал Дион, силясь освободиться, но палач хорошо знал свое дело и привязал его на совесть.
– Однако приступим! – объявил царь и достал из кармана черную книгу с магическими заклинаниями. Дионелла-жаба глядела на него из шатра круглыми глазищами – казалось, судьба Диона совсем не беспокоит ее. Неверный свет факелов освещал многочисленную толпу. Царь никогда не колдовал прилюдно, и все стремились пробиться вперед, чтобы не упустить невиданное прежде зрелище. Даже серая в яблоках лошадь, поклонница коня-визиря, оставила в стойле свой овес и явилась поглазеть, захватив с собой гнедую подружку. Пользуясь высокопоставленным знакомством, они пробились в первые ряды и стояли рядом с визирем, по очереди нашептывая ему в большие чуткие уши какие-то конские любезности.
– Заклятие Тоннореммио! – объявил царь, открыв свою книгу на нужной странице. – Люди превращаются в жаб, жабы превращаются в людей с последним лучом солнца. Чтобы снять, прочесть задом наперед.
Царь открыл было рот, чтобы начать чтение, но осекся…
– На этой странице я, кажется, и так все задом наперед писал… – бурчал он себе под нос. – Или писал, как надо, но вставлял в середину иероглифы… Будь что будет!
– Тонно-реммо, солло-эвво, вирра-нолло, галласэлла… – начал читать царь-колдун.
Красивые слова древнего заклинания заворожили толпу. Люди стояли не шелохнувшись, и благоговейную тишину нарушал только треск факелов.
– …нерро-фиммо, канна-симми… – продолжал царь. В воздухе перед ним возникло свечение, которое с каждым произнесенным словом уплотнялось и вскоре стало напоминать огненный шар.
– …сэлла-лиммо, кэнно-ферра…
Свечение уплотнилось еще больше и стало похоже на повисшую в воздухе шаровую молнию. Яркий свет отражался в выпученных глазищах Дионеллы-жабы и в полных муки глазах связанного Диона.
– …тимма-ламмо, форро-вбрмтлщгр!
Последнее слово было самым трудным в заклинании, и произносить его правильно умел только царь-колдун. Его подданные без труда могли бы повторить предшествовавшие слова и даже создать шаровую молнию, но малейшая ошибка в произнесении последнего слова стала бы роковой – шаровая молния убила бы их на месте. Мудрость древних оградила тайные знания от непосвященных, и чтобы простым смертным не вздумалось превращать в лягушек неугодных соседей, колдовская наука была доступна лишь избранным.
Царь-колдун произнес последнее слово, и шаровая молния с громким свистом взлетела высоко вверх. Тысячи глаз зачарованно следили за ее полетом. Достигнув верхней точки, сияющий шар на мгновение замер, потом ринулся вниз и стремительной огненной стрелой ударил Дионеллу-жабу в самое сердце. Жаба вспыхнула, словно наполненный огнем прозрачный сосуд, погасла, и тут же ее кожа стала светлеть и растягиваться, превращаясь в большущий рыбий пузырь. Сквозь него просвечивал меняющий очертания скелет, который на глазах изумленной толпы обрастал плотью, принимая контуры женского тела. Толпа ахнула, и тут тишину нарушил громкий крик:
– Кусочек! Кусочек чего-нибудь!
Хотя крик доносился из самого центра площади, люди не сразу обратили на него внимание, потому что все взоры были прикованы к происходившему в шатре чуду превращения. Но когда этот крик дополнился еще одним небывалым зрелищем, не обращать на него внимания стало невозможным, и взгляды людей разрывались теперь между тем, что свершалось в шатре, и тем, что творилось на помосте для казни.
Гигант-палач сорвал свой черный колпак, и все увидели странного человека, бледное лицо которого было покрыто бурой слизью и утопало в складках огромного пульсирующего зоба, тянувшегося к самому животу, подпоясанному широким кожаным ремнем.
