— хотя меня наш стиль жизни вполне устраивает.
Ваше письмо доставили через четыре дня посли побега Эллы. Я сразу узнала о побеге, поскольку у графа Дембийского был бал и всe спрашивали, почему Эллы нет. Граф, которого считали ее нареченным, пришел ко мне за утешением, и я сказала ему то же самое, что сейчас говорю вам: не думайте больше об этой хитрой лисе, ведь она о вас уже забыла.
Сожалею, если огорчила вас, но надеюсь, что вы будете несколько утешены теплыми чувствами, которые питает к вам ваша почитательница.
Ваш ангел-утешитель Хетти
Я оторвала полстраницы и сочинила обещанную записку от самой себя — уже своим собственным почерком.
Это первые строки, которые я пишу в роли замужней дамы. Вы знаете моего мужа, но имени его я писать не буду — скажу лишь, что он очень стар, очень богат и живет далеко от Фрелла. И очень глуп, раз назвал меня своей невестой. Настанет день — а он настанет довольно скоро, — когда я стану единоличной хозяйкой огромного поместья. Писать вам я больше не буду, вы сами меня заметите. Когда мой муж умрет, я наведаюсь во Фрелл. Если вы заметите карету, до которой другим как до звезд, загляните внутрь. И там, улыбаясь своим драгоценностям и смеясь над всем светом, буду сидеть я — Элла.
Гнев Чара на учителя покажется сущим пустяком по сравнению с тем, что с ним будет, когда он прочитает эти строки. Он возненавидит меня на веки вечные.
* * *
Утром Мэнди отправила мое послание — думала, это обычное письмо. Я не говорила ей, что Чар сделал мне предложение: вдруг она решит, что я должна была согласиться? Я-то, конечно, поступила правильно, тут и сомневаться нечего, но отговорить меня сейчас было бы проще простого.
Едва Мэнди ушла с письмом, я рухнула перед очагом и расплакалась. Через полчаса она вернулась — а я все не могла успокоиться.
Она обняла меня:
— Родная, что стряслось?
Несколько минут я от рыданий не могла произнести ни слова. Когда же мне удалось взять себя в руки, я все ей рассказала.
— Я правильно поступила? — выдавила я в конце.
— А ну-ка, за мной, госпожа! — Мэнди схватила меня за руку и поволокла в свою комнату — в коридоре мы повстречались с несколькими слугами. Добравшись до места, Мэнди затворила дверь и повернулась ко мне. — Госпожа, ты все сделала правильно. А теперь я тоже намерена все сделать правильно — давно пора. Спрячься за занавеску, мое солнышко.
Я помедлила, сопротивляясь порыву послушаться.
— Зачем?
— Я собираюсь поквитаться с Люсиндой по полной. И хочу, чтобы ты все видела, но не хочу, чтобы она видела тебя.
Я спряталась.
— Люсинда! Ты мне нужна!
По комнате разлился аромат сирени. Я едва не ахнула. Сквозь грубую домотканую занавеску был виден силуэт Люсинды.
— Вот уж и не чаяла дожить до того дня, когда меня вызовет домовая. Я в восторге. Чем могу помочь, милочка:
— Я тебе не милочка. — Мэнди вздохнула. — Но ты угадала. Мне нужна твоя помощь.
— Обожаю помогать!
Пользуясь тем, что меня никто не видит, я скорчила ей рожу попротивнее.
— Я с самого бала фей собираюсь с духом, все хочу с тобой словечком перемолвиться.
— Только попроси, и все будет!
Голос у Мэнди стал грустный.
— На балу я поспорила с Кирби.
— Ах, ну зачем же? Вот я никогда ни с кем не спорю.
— А мне случается. Мы поспорили о тебе. Кирби говорит, надо посоветовать тебе самой испытать, каково быть белкой и каково всех слушаться. Если ты по-честному попробуешь пожить так сама — три месяца белкой, три месяца в послушании, — то поймешь наконец, хороши твои дары или нет.
— Мне нет нужды испытывать на себе собственные дары, я и без того знаю — они великолепны!
— Вот и я сказала Кирби, что ты именно так и ответишь. Ладно, пойду похвастаюсь Кирби, что я выиграла спор. Я сказала — ты смертельно боишься оказаться неправой и нипочем не согласишься попробовать дары на себе.
Люсинда исчезла. Наверное, жутко разозлилась на Мэнди и не хотела продолжать разговор, решила я. Но тут Мэнди рассмеялась:
— Не забудь потом побыть послушной, крошка. На тебе орешек. Я отправлю тебя в уютный парк.
Пауза.
— Выходи, госпожа.
— Она правда превратилась в белку?! — робко спросила я, высунувшись из-за занавески.
