— Мне скоро станет лучше. Не надо посылать за сэром Питером.
Сэр Питер — это мой отец.
Наутро мама проснулась, но в себя так и не пришла. Глаза у нее были открыты, и она болтала с невидимыми придворными и теребила серебряное ожерелье. Ни мне, ни Мэнди она ничего не говорила, хотя мы сидели рядом.
Лакей Натан привел врача, и тот тут же прогнал меня от мамы.
В коридоре было пусто. Я прошла по нему и спустилась по винтовой лестнице, припоминая, сколько раз мы с мамой съезжали по перилам.
Конечно, при посторонних мы себе такого не позволяли. «Надо держаться с достоинством», — шептала мне мама и спускалась по лестнице, держась особенно величаво. А я шла следом, стараясь ей подражать и борясь с природной неуклюжестью, и радовалась, что играю в ее игру.
Но когда мы были одни, то предпочитали с визгом и хохотом съезжать по перилам. А потом снова бежать наверх и снова съезжать — и два, и три, и четыре раза.
Спустившись до самого низа, я открыла тяжелую парадную дверь и выскользнула на яркий солнечный свет.
Идти к старому замку было далеко, но я хотела загадать желание, а делать это надо было именно там: желания, загаданные в старом замке, чаще всего сбывались.
Замок забросили, когда король Джеррольд был еще маленький, хотя туда иногда приезжали по особым случаям — на закрытые балы, свадьбы и так далее. Но Берта все равно твердила, что там водятся привидения, а Натан — что там полно мышей. Сад вокруг замка совсем зарос, и все же волшебные деревья-канделябры, по словам Берты, сохранили свое могущество.
Вот я и двинулась прямо в рощу из деревьев-канделябров. Это были небольшие деревца, которые специально подстригали и перевязывали проволокой, чтобы они росли в форме подсвечников.
Когда загадываешь желание, надо предлагать что-то взамен. Я закрыла глаза и задумалась.
— Если маме скоро станет лучше, я буду хорошей, а не просто послушной. Я изо всех сил постараюсь не быть такой неуклюжей и пореже дразнить Мэнди.
Я не попросила, чтобы мама осталась жива, ведь мне и в голову не приходило, что она может умереть.
...Оставив безутешного мужа и дочь…
Наш долг — поддержать их, — закончил верховный советник Томас свою нудную речь, которая затянулась на битый час. Иногда в речи упоминалась и мама. По крайней мере, часто звучали слова «леди Элеонора», однако ее описание — «заботливая мать, преданная супруга, верная гражданка своей страны» — скорее подошло бы самому верховному советнику, а не маме, с поправкой на мужской род, конечно. Говорилось в речи и о смерти, но куда больше — о службе на благо Киррии и ее правителей, короля Джеррольда, принца Чарманта и всей королевской семьи.
Отец взял меня за руку. Ладонь у него была влажная и горячая, словно болото с гидрой. Я очень жалела, что мне не позволили стоять рядом с Мэнди и остальными слугами.
Я высвободилась и отодвинулась на шаг. Отец подошел ближе и снова взял меня за руку.
Мамин гроб был из полированного красного дерева с резными узорами, изображавшими фей и эльфов. Вот только феи не могли выпорхнуть из деревянных завитушек и оживить маму своими чарами. А еще — вот бы кто-нибудь из них отправил отца куда подальше. А может быть, все это было по силам моей фее-крестной — если бы я знала, где ее искать!
Когда верховный советник наконец замолчал, я должна была закрыть гроб, чтобы маму опустили в могилу, — мне это поручили. Отец положил руки мне на плечи и вытолкнул меня вперед.
Губы у мамы были сурово сжаты — при жизни она так никогда не делала. И лицо стало пустое, и это было ужасно. Но еще хуже было слышать, как скрипнула крышка гроба, когда я ее опустила, и как она сухо защелкнулась. И думать о том, что маму убрали в ящик, словно ненужный хлам.
Весь день я сдерживала слезы, а теперь они прорвались наружу. При всей королевской свите я ревела, будто младенец, и не могла остановиться.
Отец прижал меня к груди. Наверное, со стороны казалось, будто он меня утешает, но на самом деле он просто хотел заглушить неприличный вой, а вой не заглушался. Тогда отец выпустил меня. И приказал резким шепотом:
— Вон отсюда. Вернешься, когда сможешь держать себя в руках.
