— А почему она умерла? Если не хочешь, не рассказывай.
Я решила, что можно и рассказать. А когда договорила, Арейда спела мне песню айортийских плакальщиц.
Тяжко прощаться,
Когда мы не встретимся вновь.
Грустно прощаться,
Когда отнимают любовь.
Навеки прощаться —
Пока не умрет сама смерть.
Но та, что умерла, — она с тобой.
Нежность, дающая силы, — с тобой,
Радость, бодрящая сердце, — с тобой.
Слава, глядящая строго, — с тобой.
Это не просто память —
Ушедшая не ушла.
Голос у Арейды был сладкий, как пирожное, и переливчатый, как гномье золото. Я расплакалась — слезы лились сплошным потоком, словно дождь. И мне стало легче — будто природе после дождя.
— Красивый у тебя голос, — сказала я, когда смогла говорить.
— Мы, айортийцы, все поем, а учительница пения говорит, что у меня голос слишком низкий и хрипловатый.
— У самой-то тоненький, будто у цыпленка. А у тебя — просто отличный.
В доме прозвонили в гонг — пора было ложиться спать.
— Ну вот, у меня нос теперь красный, да? — спросила я.
— Немножко.
— Не хочу, чтобы Хе… все видели. Побуду в саду еще чуть-чуть.
— Учительница этикета рассердится.
Я пожала плечами:
— В очередной раз объявит, что я позорю короля.
— Посижу с тобой. Увижу, что нос уже не красный, и скажу.
— Только внимательно. Не отвлекайся и не моргай. — Я наморщила упомянутый нос.
Арейда хихикнула.
— Не буду, не буду.
— Учительница этикета спросит, что это мы тут делаем. — Я тоже захихикала.
— А я отвечу, мол, слежу за твоим носом.
— А я отвечу, мол, я его очень затейливо морщу.
— Она поинтересуется, что подумал бы король о твоем поведении.
— Я скажу, что королева каждый вечер смотрит, как он морщит нос. Семь раз.
Гонг прозвонил снова.
— Все, нос уже не красный.
Мы бросились в дом и в дверях столкнулись с учительницей этикета, которая шла нас искать. Когда мы ее увидели, то снова расхихикались.
— Милые дамы! Отправляйтесь в свою спальню. Что бы сказал король?!
В передней, по-прежнему хихикая, мы повстречали Хетти.
— Веселитесь?
— Да, — ответила я.
— Ну, не буду вас задерживать, но завтра, Элла, будь любезна погулять со мной в саду.
* * *
— Ты не должна общаться с представителями низших слоев общества вроде той девицы из Ай-орты, — заявила Хетти назавтра вечером.
— Арейда куда благороднее тебя, и я сама решаю, с кем мне водиться.
— Милая, милая Элла. Мне совсем не хочется тебя огорчать, но… прекрати с ней дружить.
Хетти вернулась в дом, а я осталась в саду. Смотрела ей вслед и думала, какая у нее противная походка — и семенит, и виляет бедрами одновременно. Хетти остановилась, сорвала цветочек и картинно поднесла к носу — красовалась передо мной.
Я сидела на скамейке и смотрела на дорожку, посыпанную галькой. Сколько раз я представляла себе, какие гадости она мне устроит, но такого даже вообразить не могла. Я думала, что она меня изувечит, думала, что она меня страшно опозорит, — но подобной подлости не предусмотрела.
Арейда ждала меня в спальне — у нас был назначен урок айортийского. Я осталась сидеть в саду. Не могла сейчас посмотреть ей в глаза.
Как перестать с ней дружить — и при этом не обидеть ее? Можно притвориться, будто я онемела и не могу с ней разговаривать. Но при этом она будет дружить со мной по-прежнему. Она будет разговаривать со мной, и мы придумаем язык жестов, и это будет ужасно весело. И дружба наша на этом не кончится — а значит, проклятие мне ничего подобного не позволит. К тому же какая-нибудь учительница обязательно скажет: «Говорите, Элла», и придется говорить.
Можно объявить, что я принесла обет одиночества. Но Арейда обидится, что я принесла такой обет.
Зачем только мама запретила мне рассказывать о проклятии?! Но если бы я о нем рассказала, это все равно было бы по-дружески и проклятие подобного не позволяет.
Прозвенел гонг — пора спать. Я опять опаздывала, но рядом не было Арейды, и некому было посмеяться над нашей медлительностью.
Она была в спальне, дописывала сочинение, которое задала на завтра учительница письма.
— Где ты пропадала? Я хотела повторить с тобой повелительное наклонение.
— Я очень устала… — проговорила я, уклонившись от ответа.
