Сабену, который топтался у подножия лестницы под часовым табло, подумалось, что, отмочи он такой же номер со своей шевелюрой, его старая бабка, оставшаяся на Беоре, тоже захотела бы его убить. Чтоб неповадно было позорить честь рода.
Эдвин был в черной сетчатой футболке и брюках из серебристой термоотражающей ткани. На плече спортивная сумка в тон одежде. Он устроился на парапете рядом с гранитным шаром и напоминал персонажа аниме. Сабену еще пришло в голову, что он нарочно старается быть похожим на крутого мультяшного красавчика.
Рухлян то поднимался, то спускался по лестнице и вовсю притворялся, будто снимает на камеру достопримечательные старинные дома с поблекшими мозаиками на фасадах. Он выглядел увлеченным и придурковатым – нипочем не скажешь, что это не турист, а гастарбай.
Дети, хлынувшие по лестнице вопящей толпой, чуть не сбили его с ног. Уроки в школе закончились.
Когда этот калейдоскопический ураган промчался мимо, Эдвин встал и окликнул:
– Мар, привет!
Девочка лет одиннадцати-двенадцати, из тех, кто спускался позади всех, остановилась.
– Эд, это ты? У тебя же были другие волосы…
– Так и думал, что не узнаешь. Позавчера перекрасил.
– Я тебя почему-то не вижу, – ее голос прозвучал растерянно.
– Значит, получилось. Я закрылся. Вычитал об этом и решил попробовать.
И Сабен, и Рухлян поняли, что ни черта не понимают. Эдвин и Мар болтали на интерлинге, ни одного незнакомого слова, но общий смысл ставил соглядатаев в тупик. Это как же девчонка «не видит» собеседника, если она не слепая и в упор на него смотрит? Или, может, у них игра такая? У подростков иногда бывают довольно странные игры.
– Куда собираешься?
– Просто хочу погулять, а то меня скоро опять в больницу положат.
– Составлю компанию, не возражаешь? Должен же у тебя быть хоть один живой провожатый…
Это, видимо, тоже было частью какой-то непонятной игры.
– Не говори так! – сердито произнесла Мар.
– Прошу прощения, – Эдвин отвесил легкий театральный поклон в сторону, словно на самом деле их там стояло не двое, а трое.
– Вот дождешься, что он даст тебе по шее.
– Вряд ли. Он мне навешает, если я попробую сделать тебе что-нибудь плохое, а такого никогда не будет. Куда пойдем?
Тоненькая Мар едва доставала Эдвину до плеча. Ее вьющиеся темно-рыжие волосы были заплетены и уложены венком вокруг головы, открывая шею-стебелек. Сабен сразу понял, что Мар, в отличие от юного поганца Мангериани, хорошая девочка – десять против одного, что прилежно учится, не дерзит старшим и не позорит семью своим поведением. Скверно, что за ней никто не присматривает. В большом городе на кого только ни нарвешься – здесь и местные самого разного пошиба, и туристы со всех концов Галактики, и нелегалы… Наверняка у нее есть с собой автоспутник, который в случае чего просигналит, но все равно зря ее отпускают одну. Да еще этот крашеный паршивец в компанию набился.
Изобразив «случайную встречу двух приятелей», Рухлян и Сабен потянулись за ними, прислушиваясь к разговору.
– Пойдем в кафе-мороженое, которое за магазином сувениров?
– Тебе же нельзя.
– А мы сделаем вид, что можно, и ты закажешь мне мороженое, а потом мне будто бы самой расхочется его есть, и я отдам свою порцию тебе, ладно? Пусть хоть понарошку побудет так, словно я такая же, как все.
– Только ничего там не пробуй, чтобы плохо не стало.
– Да я ведь уже не маленькая, – Мар вздохнула. – Иногда хочется хотя бы поиграть в то, что мне тоже все можно, понимаешь?
– Еще как, – отозвался Эдвин. – Мне вот иногда хочется поиграть в то, что кое-кто из окружающих нормально ко мне относится. Твой отец, например. Что я ему сделал?
– Не знаю. Разве папа тебе что-то сказал?
– Не сказал. Но он никогда мне не улыбается, как другим. И смотрит так, как будто я бомба, которая каждую секунду может рвануть. Словно он на работе, а я преступник, которого надо обезвредить. Такое впечатление, что он все время ждет от меня непонятно чего. Можешь представить, каково это – жить, когда на тебя так смотрят?
– Я не знаю, в чем дело. Он не объясняет.
– А ты разве спрашивала?
– Да, – помолчав, призналась Мар.
