«А вы… не заметили ничего необычного? – спросил я, не осмеливаясь уточнить. – Ну… что-нибудь такое… из ряда вон выходящее, а?»
«Что-то вроде бы припоминаю… Погодите-ка…»
Я достал третий доллар – освежить его память. И эта бумажка, подобно предыдущим, исчезла с невиданной быстротой, однако на сей раз старик уже не смеялся.
«Да, было странное, – кивнул он. – Одна такая довольно любопытная штука. А потому я тут же послал за властями, и их тут поналетело, что мух летом. Я, знаете ли, себе не враг, нет!.. Я всякое видел. Находил тут людей, повесившихся на дверной ручке, умерших в постели, замерзших на пожарной лестнице в январе с бутылкой между коленями и синих от холода, что твой Атлантический океан! Как-то раз даже нашел парня, утонувшего в ванне, правда, то было давно, лет эдак тридцать назад. Но этот парень… Сидел себе, прямой, как палка, в коричневом костюме, при галстуке, эдакий пижон из центра, и волосы еще так аккуратно причесаны. И держал себя левой рукой за правое запястье, да… Всякое видел, но такого еще не доводилось! Чтоб человек помер, пожимая собственную руку, да…»
Я вышел и прошел пешком до набережной и доков, а в ушах все еще звучали последние слова старика. Они звенели в голове, точно заевшая пластинка граммофона: Всякое видел, но такого еще не доводилось! Чтоб человек помер, пожимая собственную руку…
Я дошел до конца пирса и смотрел, как грязная серая вода лижет облепленные ракушками и водорослями сваи. А затем порвал чек на тысячу мельчайших кусочков и бросил в реку.
Джордж Грегсон откашлялся и заерзал в кресле. Огонь в камине уже почти совсем угас – лишь тлели синевато-красные угольки, и в просторную комнату вползал холод. Столы и кресла выглядели как-то нереально, словно увиденные во сне, но уже на грани пробуждения, в тот момент, когда смешиваются видения и реальность. Тлеющие угольки отбрасывали слабый оранжевый отсвет на выбитое в камне изречение под каминной доской: ВАЖНА САМА ИСТОРИЯ, А НЕ ТОТ, КТО ЕЕ РАССКАЗЫВАЕТ.
– Мы виделись лишь однажды, но и этого было достаточно. Я уже никогда не забуду его. И знаете, этот случай помог мне справиться с собственными отчаянием и тоской. Потому как человек, который может общаться с людьми, пусть даже изредка, уже не один на свете… И если ты, Стивенс, будешь столь любезен подать мне пальто, то я, пожалуй, отправлюсь домой. И так уже совсем засиделся.
Стивенс принес пальто. Джордж улыбнулся ему, затем указал на маленькую родинку над левым уголком рта лакея и сказал:
– Нет, сходство все же потрясающее! Вот и у твоего дедушки была в точности такая же родинка, в точности на том же месте…
Стивене улыбнулся и промолчал. Джордж вышел, а вскоре и все остальные тоже разошлись по домам.
[21]
Космический корабль Федерации «Эй-Эс-Эн/29» [22] упал с небес и разбился. Спустя какое-то время из треснувшего пополам корпуса, словно мозги из черепа, выползли два человека. Сделали несколько шагов, а затем остановились, держа шлемы в руках и оглядывая то место, где закончился их полет.
Это был пляж, но без океана. Он сам был как океан – застывшее море песка, черно-белый негатив поверхности навеки замерзшего моря в гребнях и впадинах, гребнях и впадинах…
Дюны…
Пологие, крутые, высокие, низкие, гладкие, ребристые. Дюны с гребнем острым, точно лезвие ножа, и гребнем размытым, почти плоским, извилистые, наползающие одна на другую – дюна на дюне, вдоль и поперек.
Дюны. Но никакого океана.
Прогалины, или впадины, между этими дюнами были сплошь испещрены извилистыми мелкими следочками каких-то грызунов. Если смотреть на эти кривые прерывистые линии достаточно долго, начинало казаться, что читаешь некие таинственные письмена – черные слова на белом фоне дюн.
– Проклятие… – выругался Шапиро.
– Ты погляди, – сказал Рэнд.
Шапиро хотел было сплюнуть, затем передумал. Вид этого песка заставил его передумать. Незачем тратить влагу, тут ею, похоже, не пахнет. Завязший в песке «Эй-Эс-Эн/29» уже не походил на умирающую птицу, он напоминал лопнувшую тыкву, чрево которой зияло чернотой. Произошло возгорание, находившиеся с правого борта грузовые отсеки с горючим взорвались и выгорели дотла.
