Заклинатель змей - страница 10

— Видишь циновку? — показал Омар. — Она ничья, базарная. Ложись, отдыхай.

— Нет. — Гафур блаженно погладил вздувшийся живот. — После еды, перед сном, следует гулять. Это полезно для пищеварения. — Он покрутил пальцем вокруг пупка.

— Погуляй, — усмехнулся Омар. Господи! Чуть живой, а туда же… — Утром будь здесь, на месте. Я принесу поесть.

С того дня он взял Гафура под свою опеку. Зачем? Омар и сам не знал. И думать не думал, зачем. Так уж получилось. Не пропадать же человеку.

За обедом мальчик прятал лучшие куски. Он-то всегда успеет дома поесть, а для Гафура в этих кусках — жизнь. И монеты, которыми снабжал сына мастер, Омар не тратил, копил Гафуру на дорогу. Он места себе не находил, пока не повидает друга. Скучал по его певучему голосу. По наивным и честным рыжим глазам. По грустным рассказам о Мерве, о дальних странах и торговых караванах.

"Когда мы уедем отсюда?" — приставал он к матери. "Куда?" — "Хоть куда-нибудь". Глухой, слепой, беспросветной казалась ему жизнь в душном, скучном Нишапуре.

Десять дней длилась счастливая жизнь! Но скоро ей наступил конец. Гафур окреп, повеселел и собрался в путь. Омар вручил ему монеты, притащил полную сумку снеди.

— Знаешь, — признался, пряча глаза, Гафур на прощание, — я тебя… обманул.

— То есть?

— Я никакой не Гафур. Я Давид, сын Мизрохов.

— Да?

— Я еврей, понимаешь?

— Ну, и что? — удивился Омар. Давид, сам удивленный его простодушием, начал было горячо:

— Но ведь!.. — Однако, взглянув мальчишке в глаза, что-то уразумел и успокоился.

— Не видал я, что ли, евреев? — пожал плечами Омар. — Я уже в первый день угадал, что ты еврей.

— Разве? Я думал найти здесь приют в нашей общине. Но, оказалось, ее недавно разгромили сельджуки.

— Они всех громят. И христиан, и евреев, и заодно — своих мусульман.

— И потому я остался на улице, ночевал в садах. Я тебя никогда не забуду! Ты спас меня от погибели. Доберусь до Рея, устроюсь — дам знать о себе. Жди вестей. Жди добрых вестей.

Вестей от Давида мальчик не дождался.

Благополучно ли дошел еврей до Рея? Рей не так уж далеко от Нишапура, но мало ли что может случиться в дороге. Он долго тосковал по Давиду. И лишь спустя месяц-другой услыхал краем уха о некоем Давиде, сыне Мизроховом, преуспевающем торговце из Рея.

Наверно, это другой Давид. Конечно, другой. Уж больно тот был убог, не похож на человека, способного быстро преуспеть в делах. Помогли родные, он и развернулся? Вряд ли. За два-три месяца? Не может быть.

А впрочем, кто знает? Кажется, все может быть на этом свете.

***

…Волна, нахлынув на мокрый песок и передернув узор, что был намыт предыдущей, создает из него же другой, непохожий. Свежий рубец, ложась на старый шрам, меняет его очертания.

Нет возместимьгх утрат! Каждая уносит из сердца что-то свое, неповторимое. Находка, не восполняя потерю, тоже занимает в сердце свое место — может быть, даже более важное. Но потерять не значит лишиться совсем. Любая утрата оставляет след в душе, и новое, наслоившись на него, рождает в ней нечто иное, третье. Так возрастает жизненный опыт.

Из Балха приехал новый учитель, шейх Назир Мохамед Мансур, человек спокойно-усмешливый, тихий, скупой на слова. И на редкость умный. Из бездонного кладезя его блистательной мудрости предстояло отныне Омару выгребать черепки истории, черпать перлы языковедения, выуживать хитрости мусульманского права.

В медресе к Омару пристало прозвище — Хайям, то есть Палаточник, по ремеслу отца.[2] И носил он его всю жизнь. Чего же добивался мастер Ибрахим, не жалея средства на учение сына?

Он хотел воспитать его законоведом.

Он стремился сделать его богословом.

Он мечтал увидеть его в среде местных духовных владык.

Не возражал он, конечно, и против занятий астрологией. Господи, помилуй! Звездочеты — в почете. Омар со временем смог бы попасть в какой-нибудь княжий (о царском — грех и подумать) богатый двор. И безвестный палаточник тоже, глядишь, через то взлетел бы до небес в глазах завистливых соседей. Алгебра, геометрия? Господи, помилуй! Что ж, наверное, и они полезны. При запутанных спорах о наследстве, при разделах и переделах земельных участков, при подсчете налогов, долгов и прочих взысканий, при строительстве крупных зданий и каналов — без них, слыхать, не обойтись. Но… это слишком заумно, слишком туманно для простого ума. Ну их! Деньги, если они завелись, можно сосчитать и истратить без алгебры. И еще — естествознание. Оно-то к чему? Господи, помилуй! Хлеб — это хлеб, камень — камень.