Битва закончилась, и природа принялась за очищение. Воздух раннего вечера не был настолько холоден, чтобы мухи попрятались, они роились над холмиками мертвых тел и забирались в щели между камзолом и кольчугой; крысы, лисы и волки почуяли даровое угощение. Мелкие мусорщики были посмелее, а более крупные оставались под прикрытием леса. Над полем боя армия птиц — красные коршуны, вороны, стервятники — образовала подвижное облако. Крадучись пробегали по полю те, кто выжил. Люди стаскивали кольца с пальцев мертвых, вынимали кинжалы из ран, искали спрятанные в карманах кошельки.
Лишь одна одетая в черное женщина шла, не таясь. Длинные змеи ее волос цвета воронова крыла выбились из–под капюшона, она спускалась со скалы, откуда наблюдала за битвой. Неторопливо проходя по мертвой земле, она временами останавливалась, чтобы вглядеться в мертвое лицо, выискивая среди этого молчаливого полчища знакомые. Ее осанка, поступь, очевидное равнодушие ко всему, что могло испугать на этом поле, говорили о многом. Грабители отшатывались, когда она проходила мимо. Стервятник поднял голову и издал такой пронзительный клекот, будто приветствовал ее. Солнце, выйдя из–за облаков, тронуло своим лучом мертвенно–бледный лоб и пустой глаз, создав иллюзию возвращенной жизни. Наконец она нашла того, кого искала. Он лежал под деревом, шлем сбился набок, пышные кудри трепетали на ветру, прекрасные черты лица были окрашены последним золотом уходящего дня. Сильнейший удар тяжелого меча рассек его кольчугу и обнажил живот, глубокий разрез почти отделил голову от плеч. Она легко коснулась его щеки белыми мягкими пальцами, которые никогда не пряли пряжу, не готовили еду, не стирали одежду.
— Ты, как всегда, был нетерпелив, — сказала она, и если в ее голосе и прозвучало сожаление, то слез в нем не было. — Ты слишком спешил. Глупость. Глупость и бессмыслица! Если бы ты подождал, вся Британия была бы в моих руках.
Рядом не было никого, кто мог бы услышать эти слова, однако птицы смолкли, и стихло жужжание мух.
Затем она выпрямилась и двинулась к лесу. Впереди между деревьев сверкнула гладь озера, в которой отражались скалы и расплавленный поток света заходящего солнца. Она, все еще что–то выискивая, медленно шла по берегу. Нашла кочку, покрытую мхом, которая вся была пропитана кровью, рядом валялись порванная одежда, щит с вмятиной от удара и шлем, увенчанный короной. Женщина подняла корону и повертела ее в руках. Затем подошла к озеру и стала всматриваться в воду, произнося таинственные слова древнего языка. На водном зеркале появилась перевернутая тень, отражение того, чего не было. Медленно двигалась ладья, чью скорбную ношу она не могла видеть, но догадывалась о ней. В ладье сидела женщина с волосами столь же черными, как у нее. Женщина улыбалась из глубины вод, и это была улыбка сладостного триумфа.
— Теперь он мой, — сказала женщина из отражения, — мертвый или умирающий — он мой навеки.
Слова не были произнесены вслух, но они вспыхнули в мозгу и были понятнее любых звуков. Она резко взмахнула рукой, и видение исчезло. Поверхность озера даже не колыхнулась.
— Где же меч? — спросила она у неба, у деревьев, но ответа не было. — Он вернулся туда, откуда появился? — Она невесело усмехнулась, надвинула на глаза капюшон, затем снова подняла корону и швырнула ее в воду. Гладь воды разбежалась кругами, и корона исчезла.
