Елизавета опустилась на табурет:
– Я очень серьезно больна. Мне бы сына успеть поднять, а вы все о какой-то страсти толкуете.
– О ней и толкую! Болезнь твоя родилась от бабьей скуки, от бабьей же радости ее как рукой снимет! Хочешь, на картишках раскину? Всю правду скажу про то, как твое сердце успокоится!
– Хорошо, раскиньте, – Елизавета безразлично пожала плечами. – Я пока хотя бы чай спокойно попью.
– Вот это ты, милочка, правильно решилась, – тетя Нюра послюнявила пальцы и жестом предложила сдвинуть карты. – Давай-ка отойдем да поглядим, хорошо ли мы сидим…
– С вами, тетя Нюра, не соскучишься. Все у вас гладко получается, как в кино. – Елизавета улыбнулась и поправила распахнувшийся подол халата.
– Ты, девонька, не бойся приятных слов, от них же у тебя ничего не убудет. – Нюра пристально посмотрела Елизавете в глаза и погладила ее пальцы. – Послушай меня, чего я в жизни только не повидала! И одно поняла: сколь ни тужи, а прошлое все одно забвением да быльем порастает. Только тоска бабья, словно плакун-трава, слезой проливается, да путь к заклятому кладу открывает…
На плите засвистел вскипевший чайник. Елизавета Андреевна поднялась с табурета и, заливая заварку кипятком, спросила:
– Неужели богатство найдется? Может, родственники за границей?
Тетя Нюра достала из шкафчика свою чашку, поставила на стол рядом с разложенной карточной колодой:
– Сама, милая, не знаешь, какое у тебя богатство есть! Ты только захоти, так для тебя все мигом устроится!
– Не пойму вас, – Елизавета Андреевна разлила чай по кружкам и выложила на блюдце остатки сахарного печенья, – опять с женихами сводите?
– Зачем сводить, когда уже все и так сведено! – выпалила тетя Нюра, но тут же осеклась, прикусила губу. Сделав вид, что обожглась чаем, сказала с напускной укоризной. – Меня, пожилую женщину, всякому легко обмануть и обидеть, а вот на карты, за то, что правду говорят, пенять нечего. Ты, милочка, глазки-то свои разуй да посмотри, как картинка к картинке, а масть к масти сами подобралися!
Дом Балабанова, бревенчатый, почерневший от времени и густо заросший мхом, увязнувший в земле по самые окна, показался Ивану скорее музейным экспонатом, «приютом убогого чухонца» или «хижиной дядюшки Тома»… Да чем угодно, только не местом, в котором мог обитать человек эпохи Интернета. Конечно, Алешка говорил, что живет на хуторе, которому лет триста, и где от повисшей в воздухе старости перевелись даже крысы. Где все настолько отжившее, что само время, просачиваясь в дом, намертво увязает в нем, как в трясине…
Сколько лет Матрене Емельяновне, бабушке Алешки, никто точно не знал. Старуха была неграмотной, нелюдимой. Вдобавок, жутковатая внешность и выцветшие безумные глаза. Немировские старожилы утверждали, что даже в дни их малолетства родители усмиряли непоседливых и капризных ребятишек одним упоминанием имени хуторской ведьмы.
Местные жители до смерти боялись Матрены, считая ее ведьмой и лешачихой, способной в полнолунье оборачиваться волчицей и резать скот, привозимый для забоя на немировский мясокомбинат. Для того чтобы ее сбить с живого, теплого следа крови, суеверные обыватели развешивали по заборам вываренные в соленой воде бычьи черепа – магические капканы для обернувшихся ведьм. Зачарует рогатый череп ведьму, как магнитом к себе притянет, и примется, проклятая, вылизывать его шершавым языком, сладострастно грызть бычьи рога. Да в порыве сатанинской похоти не заметит на костях соли, отравится ею, до нового полнолуния утратит половину своей силы и колдовскую способность мгновенно заживлять свои раны, позволяющую быть для врагов практически неуязвимой.
Богоявленские старики знали, что земля, на которой они живут – нечистая и проклятая, потому что осквернена предательством, лжесвидетельством и братоубийством. Здесь, на Матренином хуторе, больше двух веков тому назад пугачевский атаман убил из ревности родного брата и закопал живьем свою полюбовницу, забрюхатевшую невесть от кого. А через год после братоубийства взошли в сердце Творогова-Каина семена иной измены. И тогда за деньги, по сговору со своими товарищами, предал на позорную смерть казачьего государя Всея Руси – Емельяна Ивановича Пугачева. Старожилы поговаривали, что неискупленный грех смертным ядом просочился в эту землю, напитал собой воздух, растекся по подземным ключам, тревожа неупокоенные души и наводя порчу на всех живущих в безбожном городе-отступнике.
