— Сейчас время собирать, а не разбрасывать камни, брат Валент, — проворно возразил отец Бенедикт. — Так что мрамор этого постамента нам всё равно будет необходим для постройки оратории. Но если у вас не хватает сил справиться самостоятельно, то я сейчас пришлю к вам поселян. А вы шока сотворите молитву, дабы Господь даровал вам сил.
Он повернулся и быстро направился в тот конец усадьбы, откуда раздавались голоса крестьян. Однако на полпути ему повстречался какой-то невысокий худой юноша в бедной одежде с небольшой котомкой за плечами, который до этого сидел возле старой туи, но, заметив отца-настоятеля, поспешно поднялся с земли.
— Мир вам, отец Бенедикт, — робко сказал он, опускаясь на одно колено.
— Мир и тебе, отрок! — немного смягчив свой резкий голос, отозвался монах. — Что скажешь?
— Я бы хотел стать послушником в вашем аббатстве...
— Оно принадлежит не мне, но Господу!
— Да-да, конечно, — забормотал юноша. — Позвольте мне стать одной из овец вашего стада.
— Не моего, но Господа! Встань с колен. — Отец Бенедикт вперил в своего собеседника ястребиный взгляд. — А знаешь ли ты, какая суровая жизнь во имя вечного спасения тебя здесь ожидает? Аббатство станет твоим единственным домом, пребывать в котором ты будешь обязан до конца дней своих. Послушание и воздержание, обязательный труд и молитва, которую ты будешь возносить к Христу семь раз в день...
— Ради вечного спасения я готов на всё, — поспешно перебил юноша, вскидывая робкие глаза на священника и тут же опуская их долу.
— Ну, хорошо, ступай к братьям, — вдруг спокойно сказал отец Бенедикт, — они укажут тебе кельи послушников.
— Благословите, святой отец.
— Бла... А это что такое? — Настоятель осёкся, и его уже поднятая было для благословения рука гневно указала на какой-то свиток, торчавший из котомки.
— Это? — Юноша скинул котомку и развязал её. — Это книги, наставления по геометрии, арифметике...
— Немедленно сожги их в ближайшем очаге! — яростно загремел настоятель. — Как только у тебя хватило наглости и неразумия брать их с собой, словно ты направлялся в обычную римскую школу!
Юноша потрясённо посмотрел в его гневные глаза и растерянно опустил руки.
— Но ведь это же... это же... Я хотел учиться наукам, чтобы... я думал...
— Настоящему христианину нужна только одна наука — наука служения Господу! Всё остальное — тлен и суета. Молиться и трудиться — и это всё, что необходимо, дабы пред тобой растворились сверкающие врата рая. А теперь ступай прочь, ибо я вижу, как в тебе ещё сидит бесовской соблазн, которым так одержимы миряне.
Отец Бенедикт говорил столь быстро и горячо, что его тонкие бледные губы брызгали слюной во все стороны, попадая и на испуганное лицо юноши. Однако тот стоял, смиренно опустив руки, боясь отодвинуться или утереться. Услышав слова настоятеля, он зарыдал и вновь опустился на колени.
— Простите меня, святой отец. Мне некуда идти, поэтому я умоляю вас, позвольте мне остаться. Я сожгу свитки, сделаю это прямо сейчас...
— Как? — снова возопил священник. — Так ты пришёл сюда лишь потому, что искал пристанища, а не желая послужить Господу? Вон!
Со стороны построек, в которых находились временные жилища монахов, прибежала тоненькая стройная девушка с распущенными чёрными волосами. Она хотела было подойти к отцу Бенедикту, но, увидев эту бурную сцену, в нерешительности остановилась немного поодаль. С другой стороны, оттуда, где возводились ворота аббатства, приблизился пожилой монах и тоже остановился, испуганный видом разъярённого отца-настоятеля.
Буря продолжалась недолго. Отец Бенедикт с силой вырвал руку, которую пытался поцеловать рыдающий юноша, и снова жестом велел ему уходить. Несчастный медленно поднялся с колен и, шатаясь, побрёл прочь, а девушка, проводив его сожалеющим взглядом, робко выступила вперёд. При виде её нежного миловидного лица отец Бенедикт сурово нахмурился. Месяц назад она явилась в аббатство вместе со своей тяжело больной матерью, которая то и дело впадала в тяжёлый бред безумия, и он вынужден был согласиться дать им кров. Однако старый отшельник достаточно хорошо знал людей, а в своё время и сам испытал ту дьявольскую силу соблазна, которая таится даже в самом смиренном женском взоре, особенно, если он принадлежит столь привлекательной юной особе. И перед этой силой порой были готовы отступить самые страстные проповеди, и эта чудовищная сила способна была разрушить самые благие начинания! Нет, он не мог допустить, чтобы создаваемая им святая обитель превратилась в гнездо разврата, и пусть даже эта Беатриса будет целомудренна, как сама Дева Мария, он не позволит ей остаться здесь дольше, чем того потребует состояние её матери!
