— А как же. В первый раз мне её Кристин в клубе дала.
— Кристин — это которая подружка Питера?
— Ага, подружка Питера, подружка Мэнди. Ты же знаешь, она работает в клубе, как и я.
— Ты говоришь о дорогой девушке, такой, что на улицах не стоит.
— Я говорю о девушке, у которой есть класс.
— А вот ты — рабочий класс. Все эти богатенькие сынки вообще не умеют отличать людей среднего класса от низов. Но я‑то рос в нищете и вижу, что ты тоже. Когда я был мальчишкой, мне приходилось еду воровать, чтоб с голоду не подохнуть.
— А мне до четырнадцати лет приходилось спать в одной кровати с двумя сестрами и одним из младших братьев. Правда, еды мне всегда хватало.
— Детка, просто тебе повезло, что ты из метрополии — там-то перестали голодать ещё до того, как ты родилась. А я родом с Тринидада[31]. Но хоть ты в детстве и ела побольше меня, я всё равно вижу, что ты из бедноты.
— Всё так. Зимой можно было согреться только если постоять, прислонившись спиной к стене булочной рядом с домом — к этой стене примыкала их печь. А хорошо мы ели, только пока я была маленькой — у меня отец докером работал. В ходе разгрузки кораблей с них крали товары, так что левый доход на этой работе был.
Каким-то чутьём я понимала, что нравлюсь де Фрейтасу, и что это чувство проистекало из того, что на его взгляд у нас с ним было немало общего. Шли годы, мы с де Фрейтасом познакомились довольно близко. Я часто виделась с ним вплоть до того дня, когда он улетел из Англии, чтобы избежать судебного разбирательства; да и после этого поддерживала отношения с его женой, Дезире. В тот первый день я очень расстроилась, когда Майкл ушёл вместе с Крэями и их дружками, оставив меня наедине с Мэттом Брэдли в квартире, где я была приговорена жить с ним вдвоём. Этот студент Колледжа Искусств, он же проститутка по вызову, был просто душераздирающим типчиком. Я приготовила ещё чаю, мы сели с чашками на кушетке, и тут он принялся упорно подкатывать ко мне.
— Понимаешь, — сообщил Брэдли, — только что семь разных мужиков кончили мне кто в рот, кто в задницу. По одному за каждый день недели.
— Если говорить о Ронни, то его надо числить понедельником, — ответила я.
— Семь человек получили со мной свой кайф, а я уже несколько недель не кончал.
— У тебя есть две руки, одна правая, другая левая. Так что все претензии — к самому себе.
— Я ведь фиктивный отец твоего ребёнка — могла бы и обо мне побеспокоиться.
— На меня в плане перепихнуться не рассчитывай. Что, ни один из семерых так и не предложил тебе подрочить?
— У меня нет сексуального влечения к мужчинам, я делаю всё это только из-за денег.
— А как тогда насчет женщин?
— Ну да, я бы хотел переспать с женщиной.
— Что, с женщинами до сих пор не доводилось?
— Может, покажешь, как это делается?
— Не покажу, а подскажу. Берёшь часть своего навара за сегодня, идёшь на Бэйсуотер-роуд и спрашиваешь одну из стоящих там женщин сколько с тебя.
— Но я же почти что отец твоего ребёнка. В ближайшие месяцы, пока суд будет рассматривать твой иск к Реджи, в глазах властей я буду ответственным за то, чтобы наставить тебя на путь семейный. И вообще, с сегодняшнего дня мы спим в одной постели.
— Ещё чего! Ты спишь на кушетке.
— Тебе будет одиноко на этой двуспальной кровати.
— Нет.
— Я скажу Ронни, что ты ко мне плохо относишься.
— Это твоего сутенёра не колышет.
— Но я тебя люблю.
— Да отстань ты! Мы же только что познакомились.
— Я тебя и раньше видел, когда бывал с Ронни в «Генерале Гордоне».
— Ну ладно! Зато я тебя уж точно не люблю.
— Если ты хоть чуточку постараешься, ты меня полюбишь.
— Такого как ты вообще вряд ли кто сможет любить.
— А как же моя мама?
— Если бы она тебя любила, ты был бы поуверенней в себе. Она наверняка тебя забросила. Любила других своих детей сильнее, так?
— А что, ты считаешь, что я не уверен в себе?
— Да.
— Я тоже так думаю — а значит, кое в чём мы уже согласились.
— Ну раз в этом вопросе у нас согласие, значит, распределение спальных мест — тем более не проблема. Я займу кровать, а ты располагайся на кушетке.
Примерно так и продолжался этот бессмысленный разговор, пока не настали предутренние часы. В конце концов я устала и отправилась в кровать. Брэдли же выждал немного, а потом, решив, что я уже сплю, забрался ко мне. Пришлось надавать ему по морде, и только тогда он наконец согласился, что его место — в другой комнате. Это была война нервов, продолжавшаяся пять лет. Ронни Крэй и его ребята дали мне ясно понять — я должна жить на Бассет-роуд вместе с Брэдли. Крэи умели устрашать — приходилось делать, как они велели. В честном поединке (а я не всегда сражалась честно) я вполне могла добиться от Брэдли того, что мне было нужно — но против Ронни Крэя у меня не было шансов. Меня вовсе не удивило, что в конце шестидесятых Крэи загремели за убийство. Их имена были связаны с такими жуткими преступлениями, что копы, чтобы спутать концы вокруг настоящего дела, распространили слух, будто их дружок, Фредди Миллс, в середине шестидесятых был убийцей шести проституток из западного Лондона. Позже я ещё расскажу об этих убийствах и Джеке Раздевателе
