Следы гусениц от танка и транспортера сворачивали от грунтовки вправо. Ну да, все понятно — на восток.
В небе послышался рев моторов. Я задрал голову. На восток, на небольшой высоте, уходил наш истребитель И-16, прозываемый «ишачком». За ним летела пара «мессеров». ME-109, пользуясь преимуществом в скорости, зажали наш ястребок в «клещи». Вот один зашел И-16 в хвост, дал очередь. Мимо! Немец отвалил в сторону, уступая место другому. И в это время наш «ишачок» перевернулся через крыло, сделал вираж и снизу прошил брюхо немецкого ME-109. Немец задымил, стал разворачиваться на запад. Но второй расстрелял «ишачка» почти в упор.
От нашего истребителя полетели куски обшивки, потянулся шлейф дыма. Из кабины вывалился пилот и почти сразу открыл парашют.
Я уж обрадовался было, да рано. Немец стал выписывать круги вокруг парашютиста, давая короткие очереди по фигуре летчика. Вот сволочь!
От ненависти к немцу у меня сжались кулаки. Одно дело — поединок на истребителях. Хотя и его честным не назовешь — уж слишком велика разница в вооружении и скорости нашего И-16 и немецкого «Мессершмитта». И совсем другое — расстрел летчика на парашюте.
Наш И-16 упал в полукилометре от меня, взметнув пламя. Вскоре долетел и звук взрыва. Летчика под парашютом ветром сносило в сторону. Может быть, ранен, ему еще можно помочь?
Я бросился бежать к месту приземления парашюта. Казалось — рядом, а бежать пришлось с километр, да не по дороге, а по захламленному валежником лесу, перепрыгивая ямы и ручьи.
Вот и парашют, болтается на дереве, зацепившись куполом. Летчик лежит на земле. Одного взгляда мне хватило, чтобы понять — ничем помочь ему уже нельзя. Синий комбинезон был весь изрешечен пулями и залит кровью.
Я пошарил по карманам — пусто. Никаких документов. Может, перед полетом сдал? А как узнать имя погибшего? Выйду к своим — рассказать же надо.
Я снял с летчика пояс с кобурой, расстегнул ее и вытащил новенький ТТ. Выщелкнул обойму — полная! Снова загнал ее в рукоятку, вернул пистолет в кобуру и опоясался. Схоронить бы парня надо, да нечем могилу вырыть — ни лопаты, ни ножа.
Послышалось тарахтение мотоциклетных моторов. Видимо, воздушный бой и падение летчика видел не только я, но и немцы.
Я уж было рванулся в лес, как взгляд упал на планшет с картой. Как же я мог так сплоховать? Сорвал с убитого летчика планшет, перекинул его через шею и — ходу.
Ветки хлестали по лицу, я прикрывался рукой и углублялся в лес. Все, хватит.
Я остановился, отдышался. Звук моторов стих у места падения летчика. Ни похоронить я его не смог, ни в сторону тело оттащить и укрыть хотя бы в лощине какой. Сам бегаю, как заяц от гончих. Это на своей-то земле!
Горько и обидно мне стало. Но что я могу сделать с пистолетом против пулеметов, стоящих у немцев на мотоциклах?
Я раскрыл планшет, всмотрелся в карту. Масштаб карты не тот. Конечно, с воздуха любой город за секунды пролетаешь. Но все-таки сориентироваться как-то можно. Так, вот Дорогобуж, вот дорога Смоленск — Москва. Предположительно я в этом лесном массиве, — я ткнул пальцем в зеленое пятно на карте. Выходить на смоленское шоссе нет никакого смысла: уж если немцы добрались сюда, то и на шоссе они наверняка. Надо забирать немного южнее и на восток.
Сориентировавшись по солнцу, я двинулся в путь. На дорогу выходить не рискнул. По лесу идти дольше, зато безопаснее. Наткнулся на ручей, напился вволю чистой воды. Жажду утолил, но есть захотелось еще сильнее.
Шел так быстро, как только мог — даже вспотел.
Подошел к опушке, остановился. Впереди — открытое пространство, луг метров триста шириной. Надо осмотреться.
Я замер, прислушиваясь. Вроде тихо.
Слева, метрах в двадцати, раздался шорох.
Я расстегнул кобуру, вытащил пистолет и взвел курок. Лег на землю и медленно, стараясь не задеть за сухостой, пополз в ту сторону. Может, зверь какой лазит, а может, человек. Но сомнительно, что немец. Не будут они прятаться в лесу, они предпочитают дороги и при этом ведут себя нагло.
А вот и тот, кто шуршал.
Между деревьями лежал молодой солдат, напряженно вглядывающийся в открывшуюся поляну и лес за ней.
