Василий обидчиво поджал губы и замолчал. Вот навязался на мою шею. Ведь сдаст по своей наивности особисту, с потрохами сдаст. А если меня в кутузку посадят, так ведь и его тоже.
— Ты коммунист? — вдруг неожиданно спросил Василий.
— И не был никогда.
Василий растерянно глядел то на меня, то в сторону нашей передовой, не зная, что сказать.
Совсем недалеко простучала очередь.
— Вася, ложись, дальше — ползком, если не хочешь пулю схлопотать от своих.
Мы поползли. Сыровата землица после вечернего дождя. Одежда на груди, животе и ногах сразу испачкалась. Но лучше быть грязным, чем мертвым.
Мы подобрались вплотную к позициям, слышалась русская речь. Василий попытался привстать, но я ухватил его за гимнастерку и дернул вниз:
— Жить надоело?
Повернул голову в сторону позиций, крикнул:
— Свои, не стреляйте!
— Вставай и с поднятыми руками — сюда.
Мы оба встали и пошли вперед.
Справа от дороги стояла пушечка-сорокопятка, невдалеке — окопчик со стоящим на бруствере пулеметом «Максим». Я такой только в музее видел. И это все силы? Ведь перед ними, за пригорком, машин полно с солдатами, транспортеров с пушками. Одной пушечкой и пулеметом такую силу не удержать.
— Кто такие? — строго спросил сержант с треугольниками в петлицах.
— К своим выходим.
— Документы.
Василий достал из кармана гимнастерки клеенчатый пакет, развернул и протянул красноармейскую книжку. Сержант просмотрел ее, вернул.
— Иди к пулемету, патроны в ленту снаряжать будешь.
Потом перевел взгляд на меня.
— А у меня документов нет, сгорели, — соврал я. — В Оршу к родственникам ездил, под бомбежку попал. Теперь ни вещей нет, ни документов.
— Так. — Сержант посуровел лицом. — А как же вы через немецкие порядки прошли?
— Так леском. Немцы только на шоссе. Машин с солдатами там полно, тягачи с пушками.
— Эка! Танк немецкий на нас вышел, мы его стрельнули, так он с дороги в кювет и свалился, — похвастал сержант. — Надо бы тебя в тыл отправить, пусть разберутся — кто такой, да людей свободных нет. Иди в окопчик, посиди пока там.
Ну, в окопчик так в окопчик. Теперь уже самовольно в тыл уйти не могу, подумают — сбежал.
Нашел окопчик — мелковатый, залез в него, присел на корточки. Мне бы сейчас в действующую армию, взводом танковым командовать, а я здесь сижу. Несправедливо. Военному делу я обучен, в армии служил. Знаю, может быть, поболее, чем командиры полков в тысяча девятьсот сорок первом году, а сижу, как заяц в норе.
Солнце пригревало, и я незаметно придремал.
А проснулся от разрывов снарядов. По позициям артиллеристов немцы лупили из гаубиц. Бойцы попрятались от осколков. Перед пулеметным гнездом с «Максимом» взорвался снаряд, затем с небольшим перелетом — другой. В вилку берут, следующий снаряд будет точно по позиции.
— Васька, убегай! — привстал я из окопа.
Но Василий или не расслышал меня, или побоялся из окопа выбираться. И следующим снарядом позицию пулеметчиков разворотило.
Когда взрывы прекратились, я поднял голову и осмотрелся. Вся поляна была изрыта воронками. Пулемета не было видно, а пушечка стояла, и вокруг нее уже суетились два бойца.
Я бегом добрался до нее.
— Немцы пошли, а нас только двое осталось, помогай, — прохрипел сержант. Лицо у него после обстрела было грязным, в земле, так что узнал я его не сразу.
Из-за взгорка выходила цепь немецких пехотинцев.
Пушечка звонко выстрелила, подпрыгнула. Больно уж маловата, и ущерб от разрыва снаряда был невелик, только немцы залегли.
— Где войска-то, сержант?
— Да хрен их знает. Командир сказал — до обеда продержись, а там наши подойдут, да, видно, завязли на Лепеле. Тащи ящик со снарядами, немцы зашевелились.
Пригибаясь, я отбежал к мелкому окопу, в котором лежали снарядные ящики, схватил один и — бегом к пушке. Сержант навел пушку и выстрелил — раз, второй, третий…
— Снаряды давай!
Я принес ящик, затем второй… Стрельба продолжалась.
— Сержант, там всего два ящика осталось.
— Твою мать! И наших нет… Эх, пулемет бы сейчас.
— Слушай, сержант. Я кадровый командир, танкист, в отпуске был. Танк, по которому ты стрелял, я с Василием у немцев угнал. И не подбил ты его, я сам в лес съехал. Давай я к нему вернусь. Как полезут немцы, я из танка их и шарахну, а потом и гусеницами можно подавить. Только ты по мне не стрельни.
