— Понимаете, — объяснял Жак, — в телеге, конечно, возница рискует изрядно замерзнуть, зато в нее можно сложить гораздо больше нужных вещей.
Предложение было принято; теперь появилась возможность захватить с собой в Мерси не только необходимую на два дня провизию, но и кое-какие старые вещи: мебель, матрасы, одеяла, белье. Тогда в следующий раз вещей придется везти уже значительно меньше. Следуя вновь принятому плану, женщины принялись разбирать утварь на чердаке и в сарае, чтобы отобрать наиболее пригодную для загородного жилья, в то время как мужчины проверяли готовность кареты для дальнего путешествия и осматривали, в порядке ли подковы у обеих лошадей. Не забыли и об оружии. Так как хозяйственные заботы обошли Луи стороной, ему оставалось только нанести визит маркизе де Рамбуйе, что он и намеревался сделать после полудня. Несмотря на предстоящее путешествие, мысли его постоянно возвращались к маркизу де Фонтраю: интересно, маркиз все еще в Париже или уже покинул столицу? И зачем ему убивать комиссара полиции? Чего добивается д'Астарак? Фронсак выстраивал версии, но все они рушились, не выдерживая столкновения с реальностью. Одно он знал точно: все заговоры и интриги, в которых участвовал маркиз, были направлены на подрыв королевской власти, а, судя по отзывам, Фонтрай был настоящим мятежником и даже хотел устроить революцию, такую, какая сейчас раздирала Англию.[20] Всюду перешептывались, что Фонтрай — о ужас! — республиканец!
Луи был человеком достаточно широких взглядов и не имел ничего против республиканцев, описанных Плутархом, но с героями Плутарха Фонтрай не имел ничего общего: чтобы свергнуть короля, он был готов на все, включая насилие и убийство. А если он пошел на убийство комиссара полиции, тяжкое преступление, влекущее за собой страшное наказание, значит, хотел спрятать концы какого-то заговора, оказавшегося под угрозой разоблачения. Заговор против кого? Против короля?
Скорее всего.
Но при чем тут приказ святой инквизиции, которым Луи д'Астарак помахал перед носом настоятеля монастыря? Если приказ подлинный, значит, Фонтрай действовал не по своей инициативе. Тогда на кого он работал? На Испанию?
Очень возможно.
Нет, положительно, он не мог держать в тайне известные ему факты.
Луи решил изложить все, что знал, затушевав, как и обещал, неблаговидную роль монахов-минимитов. И он составил длинное послание, адресовав его единственному человеку, который, как он знал, поверит ему, — Джулио Мазарини.
* * *
После полудня Луи тепло оделся и, взяв лошадь из конюшни при отцовской конторе, поехал в особняк Рамбуйе. После недавних морозов и грозы с градом погода изменилась к лучшему, и парижане, высыпав на улицы, вернулись к своим обычным занятиям. Шустрые лавочники отлавливали зевак, стараясь всучить им свой товар, и на улицах снова образовались пробки. Разносчики заняли места на перекрестках, а прилавки торговцев загромоздили все уличное пространство, покрытое толстым слоем льда, а потому пока еще чистое. Как только лед растает, ему на смену придет черная вонючая грязь, которая быстро расползется во все стороны. Сперва Луи направился в Лувр, где, как ему было известно, он сможет передать письмо Мазарини.
Сначала он ехал по улице Сент-Авуа, затем по улице Веррери, свернул в улицу Ломбардцев и въехал в лабиринт улочек и переулков, выводящих на улицу Сент-Оноре.
Держа путь к Лувру, Луи, погруженный в свои мысли, не замечал нараставшего вокруг оживления. Он не слышал призывов торговок снедью, пытавшихся всучить ему свой товар. Не замечал, как субретки, в крестьянских юбках и башлыках, дерзко стреляли глазками в его сторону, давая понять, что он пришелся им по нраву. Столь же равнодушно взгляд его скользил и по очаровательным личикам богатых горожанок, чьи цветные плащи с пелеринками позволяли разглядеть манишку из тончайших кружев, прикрывавших приподнятую корсетом грудь. Как легко жилось ему раньше, когда он был простым нотариусом, не имел дворянского титула и точно знал, чем будет заниматься и как жить! Обрушившиеся на него королевские благодеяния пугали его. Конечно, сейчас он встретится с Жюли и, быть может, даже проведет вместе с ней два или три дня. Но что скажет она, увидев, в какое захолустье он ее привез? Жюли выросла в бедности, но последние несколько лет она жила если не в самой богатой, то в самой расточительной семье Франции. Что подумает она, когда обнаружит, что замок, где ей предлагают провести жизнь, сущие развалины, земли вокруг пребывают в запустении, а леса непригодны для прогулок? Не станут ли эти неприятные открытия роковыми для их любви?
