Улыбка исчезла с лица виконта. Но вскоре он уже опять улыбался, попивая чай и молча глядя на жену.
– Кэтрин, – сказал он наконец, – на днях вы расскажете мне о своем прошлом. Вас ведь терзают мысли об этом, не так ли?
– Вовсе нет, – ответила она без колебаний. Кэтрин давно уже жалела, что не рассказала ему все в тот день, когда открыла свое настоящее имя. Действительно, ведь не было причин что-либо скрывать. И она совсем не боялась, что виконт откажется от нее. Наоборот, тогда она даже надеялась, что он откажется. Но теперь ей было трудно рассказывать.
– Кэтрин… – Он допил свой чай и поставил чашку на стол. Заметив, что она собирает посуду на поднос, покачал головой и жестом остановил ее. Потом какое-то время молча смотрел на нее. Наконец снова заговорил:
– Кэтрин, кто такой Брюс?
Сердце ее на мгновение остановилось. Ей почудилось, что она вот-вот задохнется.
– Брюс? – Кэтрин казалось, что она слышит собственный голос как бы со стороны.
– Брюс, – кивнул виконт. – Кто это?
Как он узнал? Как он узнал это имя?
– Я обнаружил, что вы иногда разговариваете во сне. Значит, он снова начал ей сниться. Она обнимает его во сне и видит, как он прямо из ее объятий исчезает в пустоте. Наверное, это вызвано отчаянным, и неожиданным, желанием снова родить ребенка – желанием, появившимся вместе с замужеством. Хотя нет ни малейшей надежды на то, что это может случиться в скором времени.
– Полагаю, – проговорил виконт холодно и надменно, как при первом знакомстве, – это тот, кого вы любили?
– Да, – кивнула она, потупившись.
Теперь следовало бы все ему рассказать. Очевидно, он считает, что Брюс – это мужчина. Но как можно рассказать этому равнодушному чужому человеку о своей самой сокровенной любви? Она почувствовала, что глаза ее затуманились, и поняла, что они наполнены слезами.
Какое унижение.
– Я не властен над вашими прошлыми привязанностями. Только над настоящими и будущими. Впрочем, я не уверен, что смогу когда-либо властвовать над вами. Но хотя бы верности я имею право потребовать, Кэтрин. Думаю, что нельзя приказать себе забыть прошлую любовь, но вы должны понять, что это – в прошлом, что я не стану поощрять оплакивание прошлого.
Ее охватила ненависть – ненависть к нему. – Вы злой и жестокий человек, – прошипела она. Отчасти она сознавала, что несправедлива к нему, что он не правильно ее понял и следует все ему объяснить. Но ей стало так больно, что она не могла быть справедливой. – Я вышла за вас потому, что вы не оставили мне выбора. Я буду вам верна и предана до конца дней своих, если вам это нужно. Но сердца моего вы не получите, милорд. Мое сердце – все без остатка – принадлежит Брюсу навсегда.
Она вскочила и выбежала из гостиной. О да, она ужасно несправедлива – и знает это. Ну и пусть. Если ему угодно разыгрывать из себя деспотичного владыку и хозяина, она станет бороться с ним любым оружием, имеющимся в ее распоряжении.
И все-таки Кэтрин надеялась, что виконт бросится за ней вдогонку. Тщетно надеялась. А перепуганный Тоби трусил следом. Она направилась к лестнице, рассчитывая, что сумеет найти дорогу в свои апартаменты.
В гостиной стояло пианино. Хотя последние десять лет на нем играли нечасто, инструмент всегда был хорошо настроен. После обеда виконт попросил жену поиграть, и она, тотчас согласившись, просидела за пианино более часа. Вероятно, думал виконт, она испытывает такое же облегчение, как и он, когда имеет возможность чем-то заняться и уклониться от необходимости поддерживать разговор. Хотя за обедом все шло хорошо. Кажется, они вполне могут ужиться, если не будут касаться личных дел.
Кэтрин играла, а муж сидел и смотрел на нее. На ней было бледно-голубое вечернее платье – не новое, не модное и не вычурное. Волосы она уложила, как обычно, – узлом на затылке, хотя он позаботился, чтобы у нее была горничная, помогающая ей одеваться и причесываться. Но она осталась самой собой – прежней Кэтрин. Сначала она смущалась, хотя играла без ошибок. Но потом словно растворилась в музыке, как это было в музыкальной гостиной Клода в то давнее утро… Она могла бы быть профессиональной пианисткой, думал виконт.
