Таль впервые выступал за границей. Он был очень юн и в общем не очень известен. Но его игра была замечена. Югославский шахматист Ивков, которого Таль разгромил, вскоре написал статью, которую озаглавил: «Таль! Запомните это имя!».
А спустя некоторое время Таль выступил в совершенно новой роли — тренера юношеской команды Латвии, выступавшей на очередном первенстве страны. Задолго до этого он стал чувствовать, что его успехи, как и его огорчения, принадлежат не ему одному. После каждого серьезного турнира Талю приходилось отчитываться — и не только в университете, но и перед любителями шахмат на заводах, в учреждениях. Он никогда не чувствовал себя одиноким — это было очень важно.
Теперь Талю, о котором всегда так заботились, предстояло заботиться о других. Девятнадцатилетний тренер проявил необычайную старательность. Один из его подопечных, Валентин Кириллов, решил было из-за соревнований не сдавать экзамены в университет. Таль не только заставил его изменить решение, но и помог в подготовке к экзаменам. В свою очередь, тот не раз потом помогал своему тренеру готовиться к турнирам, просиживая вместе с Талем ночи за разбором партий. Миша с удовольствием занимался с ребятами и в ходе соревнований помогал им как только мог. Он любил командные соревнования и хорошо помнил, как много дали они ему самому.
Но вот в ноябре 1956 года пришла пора ехать в Тбилиси на полуфинал XXIV первенства страны. Впервые, кажется, он отправился на ответственный турнир без особой уверенности в своих силах. В том году он сравнительно мало играл. Обычно в год он играл восемьдесят-девяносто серьезных партий, а до тбилисского полуфинала ему удалось сыграть только тридцать одну. Тбилисская группа была довольно трудной: среди участников находились Петросян, Корчной, Фурман, Полугаевский, Антошин, Гургенидзе. Вдобавок Талю нездоровилось.
Таль играл как-то особенно неровно, рывками. Сделав три ничьи, он занемог и вынужден был слечь. Потом еще одна ничья, проигрыш Зурахову и еще три ничьих. В девятом туре он наконец одержал победу — над Каспаряном, но в десятом потерпел фиаско в партии с Буслаевым.
Итак, на финале можно было, казалось, поставить крест, хотя в следующих пяти турах Таль набрал три с половиной очка. За четыре тура до конца у него было всего восемь очков из пятнадцати. Дела Кобленца, который тоже играл в турнире, были куда завиднее, и Таль шутил:
— Ну, маэстро (так он обычно называл своего наставника), теперь мы поменяемся ролями — вы поедете на финал, а я буду вашим тренером…
Но бурный финиш позволил ему разделить пятое-шестое места и попасть в финал.
— Ничего не выйдет, маэстро, придется нам остаться на прежних ролях, — сказал он после окончания турнира Кобленцу.
— Ладно, ладно, — ответил тот. — Роль у тебя прежняя, но вот партнеры теперь будут не те. Так что не очень-то прыгай!
Партнеры ждали Таля действительно несколько другие. Финал XXIV чемпионата отличался исключительно сильным составом: Бронштейн, Керес, Петросян, Спасский, Тайманов, Болеславский, Корчной, Толуш, Холмов, Фурман, Аронин, Антошин, Нежметдинов. Когорта могучих гроссмейстеров и мастеров могла навести панику на кого угодно. Вдобавок, финал проходил в Москве. Столичные любители шахмат были наслышаны о Тале, но у них еще не было случая воочию увидеть его «в деле».
Словом, были кое-какие основания для волнений. Но Таль находился под впечатлением тбилисского финиша, от его неуверенности осталось только воспоминание, и он твердо решил показать в Москве все, на что способен.
Каждый вечер зал Центрального дома культуры железнодорожников был полон. Одной из главных приманок был двадцатилетний рижский мастер. Таль, который всегда плохо стартовал, на этот раз сделал бурный рывок — четыре победы в четырех турах! Он приехал в Москву охваченный желанием играть и теперь дал себе волю.
Таль всегда беззаветно любил играть, а теперь, когда он вышел на большую дорогу, страсть к шахматной игре в нем клокотала. Незадолго до турнира он вечером прогуливался с Кобленцем по рижским улицам. Когда они нагулялись, Кобленц сказал, внушительно глядя Мише в глаза:
