— Еще чего! В литературе подобных историй и так полно! Это невыносимо тяжкое наследство досталось нам из девятнадцатого века. Антагонисты. Видимое и скрытое! Нет, в своей книге я не изображал Юлия антагонистом Карла. Это был бы слишком ожидаемый ход. С одной стороны — «буржуа», с другой — «художник», с одной стороны — обычная сильная личность, со средними умственными способностями, с другой — страдающий человек, раздираемый противоречиями, интеллектуал, слишком умный. Как было бы удобно присовокупить к этой раздвоенности еще и их антагонизм, показать, что именно из-за раздвоенности их отношения стали натянутыми, двусмысленными, что их раздирали противоречивые чувства. Нет, я избежал этой ловушки! По моему мнению, история двух братьев Найев — это история третьего, их брата Арно. В некотором роде они превратились в него и перестали существовать. Эту тему я развил в своей книге. Когда мертвый не может умереть, когда ему не дают умереть, когда испытывают стыд за то, что живут, то эти люди, испытывающие стыд, не вполне живы. Юлий всю жизнь был живым мертвецом, да и Карл не мог жить, не чувствуя за спиной призрака своего брата. А затем это распространилось на следующее поколение. Даже отказ от отцовства Карла Найя может служить симптомом этого несуществования. Точно так же отрицание жизни Юлием и его желание, чтобы дети не воспринимали Карла как отца, объясняется этим смертельным грузом, давившим на него всю жизнь.
— Вы действительно так думаете? И думаете ли вы так до сих пор?
— Хороший вопрос! Признаюсь: очень скоро мое исследование завершилось само по себе. Семейство Найев превратилось в материю, в какую-то вязкую глину, из которой не я лепил, что хотел, а мое исследование делало всё, что хотело. В моей книге они все оторвались от реальности.
— То есть, описав, вы их уничтожили?
— Вот именно! Я не собирался говорить вам об этом сейчас, но то, что я обнаруживаю в различных бумагах, приводит меня в замешательство. Может, моя книга спровоцировала драму на борту «Урана»? Вот что не дает мне покоя. Тексты Юлия, написанные в зеркальном отражении, безусловно, появились в результате того, что я написал в диссертации. Они раскрывают то, что Юлий никогда не решился бы изобличить. Тут есть такие невероятные признания, которые тот, кто хотел выговориться, мог сделать только с помощью зашифрованного письма. У Карла смесь изречений и идеограмм тоже указывает на то, что он перестал доверять словам. После выхода моей книги изменился и тон в дневниках Лоты. И то же самое у Розы и Курта… и даже у Франца. Просмотрев некоторые заметки… я не могу еще этого утверждать, но мне кажется, что они…
— Перестали писать, как раньше. Может, вы их разбудили?
— Несмотря на поздний час, я рад, что застал вас обоих, — говорит Следователь, входя в номер.
— Ну наконец вы до нас добрались, а то я уже начал волноваться. Итак, что слышно? — спрашивает Поэт-Криминолог.
— Я только что был у вас дома и попытался успокоить вашу жену: «Наше расследование продвигается быстрее, чем мы думали, но нам, вероятно, придется задержаться и поработать ночью».
— И что она ответила?
— Не беспокойтесь, она все правильно восприняла.
— Он хныкал или спал?
— Он заснул на ковре, прижав щеку к старому тапку. Итак, что у нас нового?
— Мы только что приподняли еще один край завесы, — отвечает, нервно посмеиваясь, Поэт-Криминолог. — Представляете, наш друг Литературовед неожиданно возложил на себя вину за происшедшее.
— Не преувеличивайте, — смеется Литературовед.
— Он считает, что его книга в некотором роде разбудила всех членов семейства Найев.
— Просто я обнаружил в разных рукописях некоторые признаки, указывающие на это.
— Давайте позволим разыграться своему воображению, — продолжает Поэт-Криминолог. — Итак, все прочитали книгу нашего друга и почувствовали невыносимый ужас — видеть все время перед собой свое собственное привидение, сошедшее со страниц!
— Перестаньте! — восклицает Следователь. — Вы же не хотите сказать, что для того, чтобы избавиться от маячивших призраков, сошедших со страниц книги нашего друга, они все бросились в воду.
