— Смотрите, — говорит Литературовед, записывая в блокнот названия книг, — здесь собраны все великие классики, всё лучшее, новое, неожиданное, что произвела человеческая мысль в различные эпохи. «Уран» был великолепной плавучей библиотекой…
— Которая в одно мгновение потеряла не только своих читателей, но и авторов.
— Вот где загадка! В том, что какая-то яхта идет ко дну с пассажирами, библиотекой и рукописями, нет ничего удивительного. Дно океана усеяно подобными сокровищами. Собранные вместе в ограниченном пространстве, они символически представляют все то, что создано человечеством. И мы, хоть и с жалостью, принимаем как неизбежное, что все это погибло. А здесь волнует и огорчает то, что мы являемся свидетелями долговечности утерянного мира.
— Вы хотите сказать, книг без читателей?
— Вот именно! Я вспоминаю один очень странный рассказ Франца Найя. В нем идет речь о настолько автоматизированном мире, что когда все люди внезапно погибают, — какая-то неизвестная эпидемия, — то всё продолжает исправно функционировать. Нефть добывается сама по себе, атомные станции работают вхолостую, энергия распределяется самостоятельно, поступая на машиностроительные заводы, которые сами продолжают выпускать продукцию, совершенствовать ее и распределять. И вот представьте себе удивление каких-то космических путешественников, обнаруживших этот мертвый мир, населенный исключительно беспрерывно работающими и якобы думающими машинами, бесцельно выпускающими продукцию и не имеющими ни малейшего представления о том, что случилось с давно исчезнувшим человечеством.
— Это похоже, — говорит Следователь, — на удивление человека, обнаружившего великолепную раковину, из которой несколько тысяч лет назад вылупилось неизвестное животное.
— Да, только раковина — это предмет, окаменевшее ископаемое, след. А Франц Най хотел показать весь ужас того — и эту мысль так и хочется развить, — что бессмысленное движение происходит бесконечно. «Без искусства, — говорил он, — может, и мы представляли бы собой то же самое: движение ради движения?»
— Вы с ним часто встречались?
— Да, достаточно часто. Он жил в Гамбурге, где ставил любопытные опыты с органами чувств. Кстати, он изобрел удивительный прибор, о котором я расскажу вам позже.
— Осторожно спускайтесь по трапу, — предупреждает Следователь. — Нам уже пора ехать в Морской клуб. Мой приятель Криминолог наверняка нас заждался.
Они заходят в Морской клуб, где их поджидает Поэт-Криминолог.
— А вот и наш французский литературовед! — знакомит их Следователь.
— Мы ждали вас с большим нетерпением! — восклицает Криминолог. — Я прочитал вашу книгу «Литературная семья Найев», и мы подумали, что вы смогли бы помочь нам расшифровать рукописи, найденные на борту «Урана».
— Мы только что были в сухом доке, — говорит Следователь и, поворачиваясь к Литературоведу, объясняет: — Именно мой друг Криминолог предложил обратиться к вам. Он сказал: «Я думаю, что его присутствие нам сильно поможет. Этот ученый прекрасно знает всё, что написано Карлом Найем, его братом Юлием, сыновьями Куртом и Францем, а также дочерью Розой Зорн-Най. Он долгие годы интересуется этой семьей, в курсе всех их бесконечных конфликтов, любовных связей, ревности, ненависти, амбиций! Без него мы никогда не раскроем тайну «Урана», так как это не несчастный случай, а продуманное решение убрать лестницу». Именно так вы сказали?
— Все верно! Из вашей книги следовало, — и меня это особенно поразило, — что метафорическая лестница между членами этого странного семейства была давно убрана и все конфликты, которые их разделяли и в то же время сплачивали, когда-нибудь должны были закончиться драмой. Отсюда такое загадочное исчезновение!
— Поскольку мы будем работать втроем, — прерывает его Следователь, — то я позволю себе заметить, что вы не только прекрасный криминолог… но и тайный поэт.
— О, не будем касаться поэзии! В этом деле участвует только криминолог; поэт всегда позади, он наблюдает и молчит. Один молодой поэт, которого я люблю и который наивно возомнил себя графом, сказал: «Неужели я должен писать стихи, чтобы отгородиться от других людей?» Не буду ничего к этому добавлять. Я и в самом деле иногда пишу стихи, но редко даю их читать. В своих стихах я говорю о том, что не могу выразить другим способом. Я пишу ночью, а днем работаю с моим другом Следователем. С одной стороны, я тот, кто пишет, а с другой — тот, кто изучает причину смерти. Я обожаю расследования. Меня увлекают несовместимые вещи. На первый взгляд, между поэтом и криминологом нет ничего общего, и однако я живу в полной гармонии. Мне интересна ненормальность. Почему кто-то внешне нормальный неожиданно, без всяких причин, теряет рассудок? Вы знаете, что в Берлине есть институт кайзера Вильгельма, где мозг прославившихся людей — знаменитостей или убийц — рассекают на двадцать тысяч волокон толщиной в двадцать микрон? Там есть мозг Ленина, Максима Горького, Сталина, Эйнштейна, а также многих политиков и ученых двадцатого века. Эти волокна хранятся между стеклянными пластинами, чтобы в будущем их могли изучить наши потомки и сделать соответствующие выводы. Вы не можете представить, до какой степени изношен мозг Ленина! Вот наглядный пример ненормальности. Конечно, каждый человек в чем-то ненормален. Но большую часть времени эта ненормальность никак не проявляется в так называемой повседневной жизни. И вдруг нормальный человек, как характеризуют его соседи, убивает своих жену и детей. Самое нежное существо неожиданно превращается в дикого зверя. И все же, в большинстве случаев ненормальность выявить очень сложно. Представьте, как мы удивились бы, если бы взяли первого встречного и вторглись в глубины его сознания!
