Парню было примерно двадцать пять. Он показался мне мальчишкой, хоть я и родился всего на пару-тройку лет раньше. Выглядел констебль так, словно вот-вот грохнется в обморок. Когда я подошел, он как раз прислонился к стене и сглотнул, превозмогая тошноту. Девушка, даже в полицейской форме похожая на девчонку, положила маленькую руку на плечо товарища.
Я расписался в журнале.
– У него это первый труп, сэр, – сказала она почти виновато, глядя на меня снизу вверх, и добавила: – У меня тоже.
Девушка держалась получше, однако оба были растеряны, словно дети, которые обнаружили в клетке мертвого питомца или заметили, что Санта не настоящий.
– Дыши глубже, – посоветовал я констеблю и показал, как нужно это делать.
– Попробую, сэр.
В здании было шесть лифтов для сотрудников и один, самый большой и грязный, для обслуживающего персонала. Я решил пойти по лестнице – вдруг найду перчатки. Тридцать пролетов. На полпути я вспотел, но дышал все еще ровно. Где-то внизу послышался шорох. Я заглянул в колодец и успел заметить, как мелькнула тень, хлопнули дверью. Я крикнул, мне никто не ответил. Я стал спускаться помедленней – и вдруг остановился. На стене чернели буквы. Всего одно слово – темное, как высохшая кровь:
Не сводя глаз с грязной стены, я вытащил телефон, сфотографировал надпись и пошел дальше. Из подвального этажа доносились голоса, с каждой секундой они звучали все отчетливей.
На подземной парковке собрался обслуживающий персонал. Те, о ком не подозревали прохожие. Мужчины и женщины, молодежь и старики, говорящие на двух десятках языков. Невидимки, что каждый день приходили мыть полы, туалеты и окна сверкающей башни. Неисчислимое войско бедняков.
Я вернулся поздно и еще с порога почувствовал: дома что-то не так.
Мы жили в большой квартире-студии на последнем этаже, и сегодня каждый уголок в ней наполнила вонь. Я сразу понял, в чем дело: подсказки были повсюду. В коридоре валялся ботинок со следами зубов. Пол вытерли, чтобы скрыть следы преступления, в мусорной корзине лежали грязные бумажные полотенца. И всюду витал запах – мясной, удушливый запах животного.
Наш пес опять набедокурил.
В глубине комнаты отдыхала седая женщина с рыжим щенком на коленях. Она сидела на одном конце дивана, а на другом темнело свежее пятно, которое теперь останется там навсегда.
Миссис Мерфи смотрела телевизор с выключенным звуком, а это значило, что моя дочка, Скаут, уснула.
Пес по имени Стэн даже головы не поднял, только скосил на меня огромные черные глаза – такие выпуклые, будто в глазницах им было тесно, – и быстренько отвел взгляд.
– Доброй ночи, миссис Мерфи, – сказал я. – Вам сегодня снова пришлось потрудиться.
– Ничего страшного, – ответила она, почесывая Стэна за ухом. – Он еще маленький. Однако есть и хорошие новости: ваша девочка съела ужин. Правда, не весь. Она очень мало ест, как воробушек.
Я кивнул и пошел посмотреть на дочку.
Скаут было пять лет, но она до сих пор спала как малыши – закинув на подушку расслабленные кулачки, словно маленький штангист. В комнате горел ночник.
Со светом девочка засыпала с тех пор, как осталась без матери. На полу валялся свитер. Я поднял его, повесил на спинку стула, где лежала аккуратно сложенная школьная форма, которую подготовила на завтра миссис Мерфи. Не выключить ли свет? Рано или поздно Скаут придется привыкнуть. Я постоял, раздумывая, но так и не решился.
Миссис Мерфи уже надевала пальто.
– Все будет хорошо, – сказала она.
* * *
Я проснулся до рассвета. Вынырнул из самой легкой фазы, быстрого сна, и очутился на своей половине двуспальной кровати. Лежал на боку и никак не мог уснуть, преследуемый вчерашним кофе и призраками умерших. Отключив не прозвонивший будильник, я бесшумно выскользнул из кровати. Почистил зубы, вернулся в спальню и сделал двадцать пять отжиманий. Хлебнул воды из стакана, что стоял на прикроватной тумбочке, посмотрел в окно. Было шесть утра, и октябрьское небо над куполом собора Святого Павла даже не посветлело.
Я снова отжался двадцать пять раз – медленнее и тщательнее, следя за техникой. Минутный перерыв, еще двадцать пять отжиманий. Теперь я их чувствовал – в мышцах вырос уровень молочной кислоты, руки дрожали. Я полежал на полу, отдышался и сделал последние двадцать пять. Не то чтобы от избытка сил – просто себя заставил.
