«Может, и не доживу, – печалился про себя шаньюй Юйчугянь. – Скорее всего, не доживу…»
Но как же там чувствуют себя наши друзья – юная семья эрзянина Латкая и хунну Джохи? Кое-как выучились они общаться на смеси эрзянского и хуннского языков, сами не предполагая, что вместе с другими смешанными угро-хуннскими парами вносят существенную лепту в становление абсолютно нового для человечества – гуннского! – языка.
Впрочем, лингвистические штудии занимали Латкая менее всего на свете. Более всего желал он при первой же возможности сближения со своей хорошенькой скуластой женой, которая терпеливо поправляла его неумелые ласки. Бедный парень даже понятия не имел, где расположен орган главного женского наслаждения, зато уж себя-то, любимого, ублажал на славу Однако и юная Джоха в своей скудной супружеской постели получала удовольствие, хотя и с некоторыми «но».
Если конопатый Латкай, лежа с женой на циновке, не слезал с седьмого неба, конвульсируя от счастья, то Джохе мечталось несколько иное будущее. Она вовсе не желала всю жизнь провести в срубном домике, рожая детей и готовя корма животным. Молодой женщине грезился ажурный дворец и царский сын – принц! – в качестве законного супруга.
Так или иначе, но Долина Ручьев – будущее Атяшево – благодаря визиту хунну превратилась в подлинный оазис любви.
Независимо от погоды.
Глава 9. На пороге адюльтера
Со смешанным чувством гордости и тоски шаньюй Юйчугянь посматривал на игровые ристалища подрастающих гуннов. Ему, опытному военачальнику, было очевидно, что из них вырастут великолепные воины. Но даже если Юйчугянь доживет до этого счастливого времени, то будет слишком стар, чтобы лично возглавить поход на юго-запад – в Великую степь.
Однажды, удобно устроившись полулежа на своей повозке, шаньюй увидел такое, от чего екнуло закаленное сердце. Его замужняя дочь, держа за руку сына – первого на свете гунна! – Тумая, прогуливалась мимо стойбища хунну в сопровождении одного из выпоротых «золотоискателей». Юйчугянь сразу припомнил, что этот мальчик был единственным, кто не испустил ни крика во время прилюдной расправы над бандой искателей сокровищ: только зубами скрипел от боли.
Упоротый и… упорный!
Джоха была одета по-эрзянски: верхняя распашная холщовая рубаха напоминала тунику, которая сшивалась из двух полотнищ, перегибавшихся пополам. То была праздничная рубаха, на что указывала богатая вышивка в восемь полос. Поверх рубахи был надет передник, подвязанный внизу на животе так, чтобы закрыть прореху на подоле. Ворот рубахи был сколот особой фибулой – овальной пряжкой из толстой проволоки, к которой снизу крепились, прикрывая глубокое декольте, подвески из цепочек с монетами, раковинами каури, пуговицами и прочей древней бижутерией.
Не забыла Джоха и о набедренном украшении поверх рубахи – пулае, без которого нельзя ни предстать перед мужчинами, ни заниматься полевыми работами, даже косить. Голову дочери Юйчугяня украшало однорогое, слегка загнутое вперед панго из холста, обшитого красной шерстяной тканью, декорированной узорами из блесток и бисера. Из-под рубахи на лапти спускались праздничные красные порты.
Отец понял, что прогулка неслучайна и что Джохе приятно общение с юным злодеем. «Так недалеко и до греха, – мелькнуло в голове. – Пока Латкай честно пасет поросят, его расфуфыренная жена бродит, не таясь, с ухажером. Еще и едва научившегося ходить сыночка взяла впридачу, чтоб прикрываться им, будто щитом. Чего же дочке не хватает в браке? Неужели этот Латкай слаб в постели?..»
Заприметив отца, Джоха приветливо помахала ему рукой, чертыхнувшись про себя: больше нечем заняться старику, кроме как вынюхивать да высматривать!
«Надо будет поговорить с ней обо всем откровенно», – подумал старый хунну.
«Наверняка он станет донимать меня своими дурацкими расспросами, – подумала его дочь. – Ха-ха, так я и сказала ему правду: пока Латкай честно пасет поросят, мне хочется, хочется, хочется…»
Впрочем, Юйчугянь не был столь наивен, что верил в эффективность задуманного разговора с дочерью. Слишком хорошо он знал своего младшего ребенка – дочь младшей жены своей Толавы, названной так в честь хуннского божества огня. Лучшего имени придумать было сложно: не баба – огонь!
