Те, кто лишь поверхностно знал Джорджа, виконта Тилбери, и Кларенса, графа Эмсворта, никогда бы не поверили, что у них есть что-то общее. Их души, сказал бы маловер, разделены, как полюсы Земли; сказал бы – и ошибся. Общее у них было: они любили свиней. Лорд Тилбери разводил их в своей бекингемширской усадьбе, куда уезжал на свободные дни; мало того – он ими гордился. Хрюканье, чавканье или такой вот запах немедленно трогали его сердце.
Тем самым он очнулся, а очнувшись – увидел, что бесцельные странствия привели его к свинарнику. В свинарнике была свинья, да такая, каких он еще не встречал.
Мы уже знаем, что в этот день было так пасмурно, словно сумерки раньше времени спустились на землю. Но сумеркам ли скрыть Императрицу? Да, солнечный свет обрисовал бы ее прекрасные линии, но и в сероватой мгле она поразила виконта. Словно пойманный арканом, он кинулся к ней.
Сперва, как все завзятые свинолюбы, он испытал жгучую зависть. Они приходили, глядели, ахали – и жили мечтой, словно те, кого поцеловала во сне богиня.
Кинув на гостя короткий, хотя и вежливый взгляд, Императрица вернулась к прежним делам, а именно – опустив прекрасное рыло едва ли не к самой земле, печально запыхтела. Виконт посмотрел туда же и заметил, что недурная картофелина выкатилась за пределы свинарника. Как все премированные свиньи, Императрица полагала, что кормом, как и ростбифом, швыряться нельзя.
Свинолюбивое сердце дрогнуло, зависть сменилась более благородным чувством. Виконт пощелкал языком. Ему было трудно наклоняться, но он не раздумывал. Едва не задохнувшись, он поднял картошку и собирался вручить владелице, когда его внезапно прервали.
Кто-то задышал ему в щеку, схватил за руку, за шкирку, оттащил от свиньи – и он увидел длинного, тощего типа в комбинезоне.
В такое время суток природа спит, природа – но не свинарь. Хозяин велел ему бдить, что он и делал, зная, что рано или поздно к свинарнику подкрадется незнакомец с отравленной картошкой в руке. Как и канадская полиция, Пербрайт промахов не ведал.
– Ры! – сказал он, что означает по-шропширски: «Пройдемте со мной, я вас запру, а сам сообщу хозяину».
Расставшись с несчастной Сью, Монти печально побрел к свинарнику, чтобы взглянуть на Императрицу и как-то к ней подлизаться. Он не спешил. Небо парило хуже компресса. Мир превратился в турецкую баню. Мотыльки, и те сдались, только самые юные кролики выбегали на дорожку. Но если бы воздух был свеж, Монти не шел бы быстрее. Его терзала забота. Что-то не так, думал он.
Нет, не так! Шеридан писал о «странном, нелюбезном выражении». Если бы Монти читал Шеридана, он применил бы эти слова к лицу лорда Эмсворта, когда оно маячило по ту сторону стола или выглядывало из-за дерева. Даже тогда, в редакции, он не чувствовал с такой ясностью, что его вот-вот выгонят.
Так подошел он к землям Императрицы. За воротами, у сарая, он остановился, чтобы закурить – ему это было очень нужно, – и услышал, просто услышал: «Вон отсюда!»
Почему-то крик не умолкал. В конце концов стало ясно, что он ему не мерещится, а идет из сарая и, строго говоря, звучит не «Вон отсюда», но «Вы-пус-ти-те ме-ня от-сю-да-а!».
Монти удивился. Сперва он подумал о привидениях, но сообразил, что рядом – один из самых подходящих замков и вряд ли они будут размениваться на сараи. Над ним было окошко. Он заглянул туда и спросил:
– Есть тут кто-то?
Вопрос был резонный, внутри царила тьма египетская, но узник почему-то обиделся. Он зарычал, а Монти подпрыгнул, ибо такие звуки мог издать только его бывший начальник.
– Это не лорд Тилбери? – осведомился Монти.
– А вы кто такой?
– Бодкин. Монти Бодкин. Помните?
Лорд Тилбери, видимо, помнил, поскольку сказал с прежней силой:
– Так выпустите меня, кретин!
– Минутку, – отвечал Монти. – Тут такая деревяшка… А, сейчас, сейчас! Ну все. Алле-гоп!
С этими словами он отодвинул засов, и виконт, громко пыхтя, вывалился из сарая.
– А вот… э… э… – начал Монти, которому, как и Гете, не хватило света. С такими загадками он еще не сталкивался; но бывший начальник сопел, ничего не объясняя.
Наконец к виконту вернулся дар речи.
