Ни слова не говоря, вся эта процессия начала расставлять свое оборудование. В центре комнаты поместили большое кресло и окружили его треножниками. По завершении жрец мрачно зыркнул на моих прислужниц и указал жезлом на кресло в середине. Они тут же подхватили меня под белы рученьки и водворили мое седалище в требуемое место. Я пока молчала, выжидая, «чем дело кончится и чем сердце успокоится».
Мужчинка посверлил темными глазами мою невозмутимую физиономию и заскакал вокруг треножников, завывая на непонятном языке и направляя оперенную железяку на каждый из них. После этих манипуляций в треножниках загорелся огонь и повалил густой, сладко пахнувший дым.
Служители культа бухнулись на колени, воздели руки к потолку и завыли. Что они там выли, дословно сказать определенно не могу, но по звуку напоминало следующее.
Жрец: «Вилли тили! Вилли мыли! Вилли дили!»
Помощницы: «Дам вилли, трам вилли, тили-тили!»
Прислужницы: «А то, а то! Хадаба-хадаба-задаба!»
— Сгинь, нечистая сила! Это я где? — Протерла глаза руками, убеждаясь в реальности происходящего. — Какого так много дымить?.. Никотин вредит цвету лица. Фу, как воняет!
Через несколько минут отравления моего организма вредными воскурениями мозги напрочь отказались нормально работать и только жалели бедного незнакомого Вилли, которому доставалось от души: «И дам, и трам». Ужас!
Кажется, я проспала часов пять или шесть. Потом немножко очухалась.
С остекленевшими глазами наблюдала за выделывающим различные танцевальные па жрецом и тихо отъезжала мозгами. Спустя какое-то время меня пробило на жалость к Вилли, которого «тили-тили», и я прослезилась. Мое невменяемое состояние углядел жрец. Подойдя ко мне и подбоченившись одной рукой, он поелозил у меня перед лицом пучком перьев и грозно провыл:
— Махавыть — тудыть!
— Апчхи! Тудыть! — немедленно согласилась я, глядя на него влюбленными глазами. — И неоднократно!
— Махавыть! — удовлетворенно проорал мужчина и завел свою шарманку по новой: — Вилли тили! Вилли мыли! Вилли дили!
— Руки прочь от Вилли! — завопила я, не выдержав издевательства над собой и над Вилли, которого уже считала близким другом.
— А? — вдруг остановился жрец и вполне нормальным языком спросил: — С вами все в порядке?
— Ё-о-о, так ты и нормально разговаривать умеешь! — восхитилась я и пожаловалась: — Нет в вас милосердия! Задолбали вы нас своими «хадаба-задаба»! Сколько можно над нами издеваться? — закончила я прочувствованную речь, проникновенно заглядывая жрецу под длинную челку.
Как он удивился, словами не передать! Покрутив черную прядь и растерянно поморгав на меня карими глазами, начал извиняться:
— Так сегодня же…
— Знаменательный день, — перебила я его, — знаю, утром сказали! И поэтому надо издеваться над Вилли? Без этого никак обойтись нельзя?
Абсолютно ничего не поняв, он тем не менее спросил:
— А как же благословление богов?
— Считай, они уже нас услышали и обласкали, — утешила я духовное лицо. — А теперь, может, вы все удалитесь и дадите мне помедитировать перед встречей с мужем на свежем воздухе?
— А ваше самочувствие? — не отставал жрец чуждого мне культа. — Успокоение?
— О как! — вылупилась я на него. Снисходительно заверила: — Не волнуйтесь. Все в порядке. Меня успокоят, только когда упокоят. — Перекрестила. — Иди с миром, сын мой!
Спорить со мной не стали. И, быстренько собрав свои причиндалы, вымелись из комнаты, поглядывая на меня с недоумением и опаской. Это я в их глазах выгляжу опаснее их самих? Беда…
Да и ладно!
Меня перебазировали с кресла на кровать, бережно подпихнув под плечи и голову со злополучной прической высокие подушки. Накрыв одеялом, прислужницы откланялись и удалились, бдительно не забыв напомнить:
— Отдыхайте, ваше величество, скоро вас навестит супруг.
— Конечно-конечно… — счастливо улыбаясь, заверила заботливых тетенек. — Я непременно познакомлю его с новой птичкой в вашей фауне: «обломинго» называется.
Дождавшись звука захлопнувшейся двери, я решительно откинула одеяло и попыталась подняться. Пирамида из волос будто приклеилась к подушке. Я попробовала еще раз. С тем же результатом. Но как нормальный русский человек я точно знала: если нельзя выйти в дверь, то можно использовать окно. Или в крайнем случае выломать часть стены.
