Хотя я разбираю здесь прежде всего не педагогическую практику, из моего рассуждения можно вывести некоторые следствия, касающиеся и того, как говорить о преподавании. Например, оно указывает, что нам лучше бы признать, а не пытаться маскировать то, что в значительной мере образование в гуманитарных науках, если не брать минимального ознакомительного уровня, выполняется в основном в виде ученичества. На каждой стадии в той форме, которая ей подобает, студент общается с человеком, занимающимся тем же делом профессионально, на самом высоком уровне, так что у него появляется стимул сформировать собственную способность замечать и характеризовать разные индивидуальные черты. Многому из этого, несомненно, можно научиться, но лишь в ограниченной степени – научить; и безусловное зерно истины можно заметить в старой поговорке, утверждающей, что такие вещи легче схватить, чем выучить. В этом отношении преподавание в гуманитарных науках в немалой степени родственно основной практике литературной критики, когда критик указывает на определенные качества обсуждаемой работы и говорит: «Видите?» Конечно, то, что надо увидеть и почему важно это увидеть, можно расшифровать и объяснить, однако в какой именно степени студент сможет самостоятельно «увидеть» то, на что ему указывают, в значительной мере зависит от человеческих качеств – экспрессивности и тонкости преподавателя, чуткости и любопытства студента. Мы не должны соглашаться с тем, что «исследовательские навыки», отвлеченные от изучения определенной темы, могут в сколько-нибудь заметной степени заменить собой этот контакт. Знакомство студентов с исследовательской работой в гуманитарных науках ближе к привлечению их к дискуссии, чем к снаряжению средствами эффективной обработки информации.
Важно признать, что все метафоры, говорящие о «присоединении к дискуссии» или «гибкости в использовании определенного языка», могут показаться одновременно напыщенными и репрессивными тем, кто, отправляясь от совершенно иных лингвистических или культурных посылок, боится, что недостаточная легкость в обхождении с какой-либо задачей может послужить предлогом для их исключения. Подобные напоминания – законный противовес, ограничивающий склонность принимать те или иные исторически сложившиеся условия за данность. Однако должно быть ясно, что моя цель в данной главе – не провести подробный разбор этих напоминаний, а, скорее, призвать академическое сообщество не слишком увлекаться защитой, которой мы отвечаем на такие напоминания и критику, так что в результате начинаем неправильно описывать то, как на самом деле работаем и что действительно ценим. Обучение тому, как понять и охарактеризовать действия и выражения людей из разных времен и разных культур, не предполагает обоснованности излюбленных на данный момент посылок. Напротив, одна из черт, отличающая наиболее оригинальные работы в этих областях, состоит в убедительных доводах за то, чтобы начать с чего-то другого. Дискуссии могут прерываться и перенаправляться в другую сторону, а иной голос может добиться особенно больших успехов, заставив их участников пересмотреть те вещи, которые они стали принимать за данность.
В настоящее время одно из любимых самоописаний, распространенных в, как иногда говорят, «науках гуманитарного профиля» (human sciences), указывает на то, что отличительной процедурой этих дисциплин выступает «критика». Последняя всегда стремится поставить под вопрос самоочевидность любого отправного пункта, предпосылки, системы координат и обычно разоблачает своекорыстные в своей потенции интересы, которым на руку, если подобные отправные пункты принимаются за должное. Нет нужды говорить, что при решении определенных задач такая стратегия и в самом деле оказывается достаточно плодотворной и, по сути, необходимой. Однако на уровне конкретных примеров хорошая работа, как и хорошая речь или любая другая форма имеющего смысл человеческого отношения, зависит от способности учитывать существование большого общего мира. Такая способность не обязательно своекорыстная или исключающая кого-то, также не нужно ее непременно связывать, как часто случается в примитивных формах идеологической критики, с частными социальными группами или интересами. Люди могут узнавать о новых мирах, отправляясь от разных исходных посылок. В результате часто выясняется, что у отдельных людей общих оснований, позволяющих участвовать в интеллектуальной коммуникации об определенной книге или эпизоде, гораздо больше, чем можно было подумать по предшествующим заявлениям об их «методологической позиции» или же «социальной идентичности». Модель критики подает себя в качестве чего-то мятежного, поскольку она настаивает на социальной локализации всех аргументов. Однако в результате дискуссия постоянно сдвигается на трансцендентальную позицию, из которой определяются неизбежные ограничения любой частной коммуникации. Это имеет смысл в философском исследовании, но слишком быстрый переход к метатеоретической точке зрения обычно мешает обсуждению текстуры индивидуальных культурных фактов или уничтожает его, а потому не может служить предписанием для
