Татьяна так глубоко и шумно вздохнула, что близсидящие мужчины вздрогнули, боясь и ожидая одновременно, что ее большой бюст выскочит из глубокого декольте. Таня опять торжествовала, доказав в очередной раз, что она еще – о-го-го!
Официант тоже засмотрелся и спросил во второй раз, словно прося ее телодвижений на «бис»:
– Что будет мадам?
А та изогнулась игривой кошкой и нежно промурлыкала:
– Грунечка, объясни ему, что женщина хочет сладенького. Настроение у меня сегодня такое – только сладкие блюда. И выпечка, обязательно! Она у меня распределяется в нужных местах.
Таня снова вдохнула полной грудью, повторив упражнение на «бис» под взглядами многочисленных окружающих.
Официант кашлянул и предложил через Грушу для «сладкой дамы» несколько блюд. Художница внимательно выслушала и повернулась к Ветровой:
– Таня, извини, я не дословно, тут такие обороты… Он говорит, что очень вкусен земляничный пирог в коньячно-ликерной подливе. Еще предлагает клубнику в ванильно-банановом йогурте и зефирное суфле из сыра и лесных ягод с чем-то там в дополнение.
– Звучит соблазнительно! Пусть несет все! – кивнула актриса Ветрова, весьма игриво посмотрев на своего визави, на официанта, а также на присутствующих рядом мужчин.
– Ты великолепна! – засмотрелся на нее Николай Еремеевич, явно совсем не ревнуя.
– Я знаю.
– А я знаю, для чего ты пригласила меня на свидание… то есть снизошла до меня. Чтобы я завтра провалил спектакль, играя в паре с молодой стервой?
Таня весьма эффектно округлила накрашенные глаза.
– С тобой даже неинтересно. Ты уже все знаешь и совершенно правильно понимаешь. Словно всю жизнь прожили вместе… Хотя мы ее и прожили, правда, на сцене.
– Конечно. Ты давно знаешь, как я к тебе отношусь. И не только на сцене.
– Наступило время доказать! Да, пусть спектакль провалится. Ты же поддержишь меня? Что тебе до Насти?
Николай Еремеевич посмотрел на Аграфену.
– Ну что вот мне с ней делать?
– Я – пас! Я бы просто ушла. Но я не Татьяна. Вернее, Татьяна – не я. Но если честно, то мне будет не жалко Эдуарда, если его спектакль провалится. Нехорошо он поступает с людьми, очень нехорошо… Но вы не подумали, что кроме нас, обиженных, в этой истории есть еще и другие артисты труппы. Они пострадают ни за что…
– На войне всегда бывают потери, – резко оборвала ее Ветрова, давая понять, что, несмотря на свой миролюбивый и игривый вид, она объявила предавшему ее любовнику войну. И на эту войну она собралась, почистив все свои перышки и нанеся боевой раскрас.
Груня пожала плечами. Она знала: самое неблагодарное дело в их труппе – спорить с Ветровой, которую называли не иначе как «махина» или «бездушная машина». А еще Аграфена прекрасно понимала, что Татьяна, наверняка по молодости, да и сейчас, если бы представился шанс, оказалась бы не лучше Насти. Такова уж актерская жизнь – кто кого.
Их милая беседа прервалась, так как в поле их зрения появился большой серебряный поднос, который завис над круглым столом, словно инопланетный корабль. На нем стояли серебряное же ведерко со льдом, завораживающе поблескивающее при электрическом освещении, и хрустальные бокалы, просто переливающиеся от игры света на гранях. Единственным цветовым пятном в этом светлом натюрморте было торчащее из ведерка темно-зеленое горлышко бутылки шампанского, обернут фольгой. Этакая красавица королева в роскошном убранстве и в окружении верных подданных.
Николай Еремеевич сглотнул.
– Нам еще таких… три.
– Он не понял, – пряча улыбку, перевела слова удивленного официанта Груня. – Обычно заказывают следующую бутылку после того, как выпивают предыдущую.
– Что тут непонятного? – Николай Еремеевич оттянул бабочку, а затем вернул «насекомое» на место. – А я вот хочу сразу. Вдруг закончатся?
– Он принесет, – успокоила его Аграфена.
Официант, несколько озадаченный, удалился, а сидящие за столом снова посмотрели друг на друга.
– Мы похожи на группу заговорщиков, которые замышляют дворцовый переворот, – поежилась Груня. – По-моему, по нашим лицам это сразу заметно.
– Ты никогда в подобном не участвовала? – поинтересовалась Татьяна.
