Забытые страницы русского романса - страница 29
В 30-е годы, когда Метнер начинал работу над этой книгой, вне сомнения, он опирался на классическое искусство и прежде всего на Пушкина как на синтез всего, что можно было противопоставить «ереси художественного сознания эпохи». Очень важно, что само его творчество к этим годам уже было прочно связано с именем Пушкина. Не случайно в 1937 году Пушкинский комитет в Париже прислал приглашение Метнеру принять участие в торжественном собрании, посвященном 100-летию со дня смерти поэта: «...из всех композиторов Вы более всего вдохновлялись гением Пушкина и никто не написал таких замечательных вещей, издав несколько тетрадей Пушкинских песен». По причинам материального порядка Метнер не смог выехать в Париж; он принял участие в концерте, также посвященном памяти Пушкина, состоявшемся 13 февраля в Лондоне.
Метнер вдохновлялся поэзией Пушкина, она же помогала ему в годы скитаний по чужим городам и землям. Ему мучительно больно было «ломать» свой язык, хотя, безусловно, он знал и почитал культуру, искусство тех стран, где ему приходилось жить либо концертировать. «Не знаю, для кого пишу» — лейтмотив его писем из-за рубежа. Особенно он был счастлив, когда получал какое-либо свидетельство любви и уважения из России. Так, в письме к нему советского искусствоведа С. Дурылина его глубоко тронули следующие строки (31. XII 1929): «В последний Ваш приезд на родину в 1927 году я пытался дважды выразить печатно свой восторг и любовь перед Вашим искусством — тем самым редчайшим искусством, из-за радости которого, утверждал Пушкин, стоит жить и испытывать „труд и горе“ бытия:
На это Метнер ответил Дурылину из Монморанси, где он тогда жил: «Если бы вы знали, как подчас дико и одиноко чувствую я себя здесь, во Франции, то вы поняли бы, какое значение может иметь для меня подобный Вашему привет с Родины. (...) Только и забываешься каким-то сном, когда с головой погружаешься в работу. И вот, представьте себе,— как раз в день получения Вашего письма я был погружен в некий сон, именуемый „Элегией“ Пушкина, „упивался“ ее „гармонией“ и работал над выпеванием ее божественных стихов...» (28. IX 1929). Всего на стихи Пушкина Метнер написал 32 романса. Первый из них «Я пережил свои желанья» (соч. 3, № 3, 1904 г.) он не любил, хотя и создал две его редакции (2-я ред. вошла в соч. 29). «Это, кажется, единственная вещь, которую я не терплю,— писал он Н. Г. Райскому, первому исполнителю своих романсов,— между нами — мне кажется, что там я ровно ничего не пережил, чего я не скажу ни про одну свою песню. А, может быть, и пережил, но не переживаю». Следующим был «Зимний вечер» — этот романс очень понравился Э. К. Метнеру, который в январе 1904 года сообщал А. Белому, что «брат... сочиняет один романс за другим. Он только что написал великолепную и первый раз проникнутую русским духом музыку на слова Пушкина „Буря мглою небо кроет“ („Зимний вечер“)... Грустно задумчивая радость...».
Откликаясь на просьбу М. Дейши-Сионицкой дать для ее концертов («Музыкальные выставки») что-либо еще не исполнявшееся, Метнер передал ей рукопись именно этого романса.
Случайно ли обращение к этому стихотворению Пушкина? И да и нет. Не случайно потому, что оно вдохновило не один десяток композиторов. Мне очень нравится простой романс (скорее, песня) М. Яковлева, современника и лицейского соученика Пушкина, более сложный романс Г. Свиридова — в нем много разнообразных красок и в изображении картин природы, и в «житийных» эпизодах. Совершенно очевидно, что такой русский композитор, каким является Свиридов, просто не мог миновать это стихотворение. В нем поэт нарисовал столь родной нам пейзаж, что сердце щемит от неизбывной любви к нему; в то же время мы узнаем о любовном доверии поэта к няне — «доброй подружке», и вместе с ним мы как бы исповедуемся перед дорогим человеком. Стихотворение отзывается в душе музыкой, тем более, если представить, как плачет буря и как сквозь эти звуки прорывается стук в оконце, и как тепло и радостно человеку, сидя у камина, предаваться воспоминаниям... Для Метнера это стихотворение по-своему автобиографично: сам он всей душой любил русскую зиму с ее метелями и ранними сумерками, а в доме — уютную лампу, что роднит его с А. Белым, автором «Клубка метелей».
