И Антон вдруг почувствовал, что начинает безудержно и густо краснеть. Это его руки словно вспомнили, как цепко хватались за тело девушки во время крутых виражей мотоцикла, и где там был ее живот, где грудь… Господи, надо ж такое!
Увидев его искреннее смятение, Мила засмеялась еще громче и веселее, хлопая себя руками по бедрам, по коленкам, затянутым черной кожей.
Антон совершенно обалдел. Так он еще никогда не влипал! И девушка это видела и прекрасно понимала. И потому смех ее был не иронический, а добрый, дружеский…
— Ты извини меня, Антон, — сказала она наконец, вытирая тыльной стороной ладони глаза, которые, похоже, у нее слезились от смеха, — я совсем не хотела тебя разводить. Это перед мужиками надо было выглядеть, иначе б они… ну сам знаешь, послали бы подальше, и дело с концом. У нас ведь бабе в мужской разговор вмешиваться не положено, понимаешь?
— А то… — пришел в себя Плетнев. — Везде так… Но ты меня тоже, пожалуйста, прости…
— За что? — удивилась Мила, глядя на него ясными глазами.
— Ну я… это… — Он попытался показать на себе руками, как держался за нее во время долгой поездки и как ему за эту его вольность теперь неудобно перед ней. — Ну ты… это… А?..
— Здорово излагаешь! — восхитилась девушка. — Э-э-э! Постой, да ты, может, решил, что я — «голубой»? — Она отрицательно затрясла головой, отчего волна волос вихрем окутала ее голову. — Не, я — совсем нормальная! — Она снова захохотала, окончательно выбивая Антона из колеи.
И он сообразил, что самое лучшее для него — не объясняться, а принять все, как есть. И тоже захохотал как сумасшедший.
Так они и смеялись — от всей души и будто подначивая друг друга к новым приступам смеха. Пока не устали. Она перекинула ногу через мотоцикл, сев боком, он присел рядом с ней, приобняв девушку рукой. Посмотрели друг на друга.
— Ну цирк… — устало выдохнул Плетнев.
— Не, ты понимаешь, — снова вернулась к своим объяснениям Мила, — если б я им заявила, что мой папа — Слон, они б меня запросто послали подальше. Ну и тебе пришлось бы с троими возню устраивать. Да еще б и ты загрузился: вот, мол, девка за меня заступается, так ведь?
— Ну не совсем, конечно, но лучше тебе было бы оказаться в стороне.
— А ты уверен, что разобрался бы с ними? — с интересом спросила Мила.
— Без сомнения.
— Такой крутой?
— Нет, Мила, школа… да и практика многолетняя.
— Чего-нибудь из спецов?
— Правильно мыслишь. Поэтому и ломать их мне нельзя — приравнивается к применению боевого оружия.
— О как! Значит, я все правильно сделала. Я так считаю: если можешь выручить человека, надо это делать. А подраться у нас ты всегда успеешь, наверняка поводов найдешь немало, пока будешь друга своего искать. Ну, к примеру, окажись тот водила с дружками не цемдолинскими, а портовыми, я бы не стала вмешиваться: себе дороже. Да мне им и сказать нечего. Слон для них — не авторитет.
— И правильно, нечего девушке зря рисковать… Слушай, Мил, а что, ты часто так вот парнем прикидываешься?
— А я не прикидываюсь. Просто говорю не «я пошла», а «я пошел» — и все. Под шлемом-то лица не видно. А все остальное, — она лукаво посмотрела на него снизу вверх, — ты ж сам небось уже обратил внимание?
— Ты извини, — снова завел он свою шарманку.
— Да ладно тебе! — отмахнулась она. — Я, когда была помоложе, слыхала про себя от соседок… Те матери говорили, мол, девка без сисек — как яхта без киля. Ну и чего? Сперва обидно было, чуть не заревела, а потом плюнула. Все, чего надо, есть, и все — мое. А кому не нравится, пускай топает!..
— Ну и молодец. И зря ты всяких дур слушаешь!
— Да никого я уже не слушаю… Чего комплексовать? Вот только б еще бабские интонации убрать, тогда б вообще…
— Чего — вообще? — Антон уставился ей в глаза. — И зачем? Ты ж красивая девушка. И голос у тебя… Одно удовольствие слушать, ей-богу!
— Ну спасибо… — Мила легко отмахнулась ладонью с перчаткой. — У меня теперь другие интересы, не женские… Мотоцикл вот… Компы… Железо всякое…
— Ты что, и в компьютерах разбираешься? — удивился Плетнев, но сообразил, что ничего здесь удивительного нет: время такое. И поколение рано повзрослело.
