— Вы, наверно, единственный человек, которого это останавливает, — возразила она. — К тому же вы рассуждаете неверно: гораздо разумнее и даже выгоднее объясниться, чем упорно молчать. Из-за этого упрямого молчания вы можете упустить радость узнать, что вы любимы; а если на ваши чувства и не ответят взаимностью, вы вскоре излечитесь от бесполезной страсти, не сулящей вам ничего, кроме страданий. Но, — прервала она себя, — мы уже долго говорим на эту тему. Если признание в любви кажется вам столь затруднительным делом, — значит, есть женщина, которой вы хотели бы объясниться в любви?
Высказывая это тонкое предположение, госпожа де Люрсе устремила на меня такой пристальный и блистающий взор, что я окончательно потерялся.
— Вы молчите; вы смущены, — продолжала она. — Я вижу, что угадала, но, раскрыв вашу тайну, я не хочу ничего иного, как только вывести вас из заблуждения и быть по возможности полезной. Прежде всего я должна знать, на кого пал ваш выбор; вы молоды, неопытны, вы можете ошибиться. Если она недостойна вашей любви, мне вас жаль; более того: мои увещания помогут вам вырвать из сердца любовь или, вернее, каприз, который еще не пустил в нем корней, питаемых надеждой; тем легче мне будет показать всю его неосновательность. Если же предмет ваш таков, что ни разуму, ни чести нечего возразить, я не только не стану изгонять любовь из вашего сердца, но, напротив, научу вас, как понравиться вашей избраннице, и сама буду следить за вашими успехами.
Такое предложение со стороны госпожи де Люрсе удивило меня; хотя в тоне ее голоса вовсе не было строгости, а глаза говорили о чувствах самых нежных, я не нашел в себе сил ответить. Взор мой скользил по ее лицу, не смея на нем остановиться; я боялся, что она заметит мое смятение, и ответил лишь вздохом, который напрасно старался от нее скрыть.
— Ах, как же вы молоды! — заметила она ласково. — Теперь я не сомневаюсь, что вы влюблены; но молчание лишь усиливает ваши муки. Как знать? Возможно, вы любимы гораздо сильнее, чем любите; неужели вас ничуть не пленяет мысль услышать ответное признание? Короче говоря, Мелькур, я жду; дружеское расположение к вам вынуждает меня говорить в таком тоне; признайтесь, кого вы любите.
— Ах, сударыня, — ответил я, весь дрожа, — я буду наказан, если решусь на это.
При создавшихся обстоятельствах я не мог бы выразиться яснее; госпожа де Люрсе не могла превратно истолковать мои слова, но этого ей было мало, и она притворилась, будто не понимает.
— Что вы хотите сказать? — спросила она, смягчив свой тон, — вы будете наказаны, если решитесь? Неужели вы думаете, что я открою вашу тайну посторонним?
— Нет, — отвечал я, — я не этого боюсь; но, сударыня, если бы я любил даму, подобную вам, к чему привело бы меня признание?
— Вероятно, ни к чему, — ответила она, краснея.
— Значит, я прав, что храню молчание.
— Но не менее вероятно, что вы добились бы успеха: женщина, подобная мне, может оказаться не бесчувственной, и даже в большей мере, чем всякая иная.
— Нет, вы не могли бы полюбить меня! — вскричал я.
— Мы отклонились от темы, — сказала она, — и не совсем понятно, при чем тут я. Вы ускользаете от ответа искусней, чем можно было бы от вас ожидать. Но допустим на минуту, что речь обо мне: какая вам беда, если я вас и не люблю? Мы стремимся внушить любовь лишь тем, кого сами любим. А я никак не могу заподозрить вас в подобных чувствах ко мне; во всяком случае я бы этого не хотела.
— Я бы тоже хотел, сударыня, чтобы этого не было; я вижу по вашему испугу, что был бы очень несчастлив из-за вас.
— Нет, — быстро сказала она, — дело вовсе не в том, что я боюсь вашей любви: ведь это означало бы, что вы уже на полпути к успеху. Нам страшен лишь тот вздыхатель, которого мы сами готовы полюбить. Мне не хотелось бы дать вам повод думать, что я уж так вас боюсь.
— Я ни на что подобное и не надеюсь, — ответил я. — Но все же ответьте: если бы я был влюблен в вас, как бы вы поступили?
— Неужели вы рассчитываете получить утвердительный ответ на одно лишь ваше предположение?
— Решусь ли признаться, сударыня, что это отнюдь не предположение?
