Стояла ранняя весна. Лошадь с трудом тащила тяжелые сани по грязному тракту, оставляя за собой ровный след полозьев. Местами удавалось свернуть в обочину, где лежал еще рыхлый снег. И тогда сани скользили легко и свободно. Примостившись удобно к передку, колхозный кузнец Федор Иванович Сараев поправил съехавшую на глаза шапку, улыбнулся и не спеша вынул кисет. Свертывая узловатыми пальцами цыгарку, он по-хозяйски смотрел на лежавшие по сторонам дороги поля.
На высоких местах от земли поднимался легкий пар. В низинах, возле березовых колков, блестели стекла талой воды. Приближался полдень. Яркие лучи ласково грели застывшую за зиму землю. Казалось, поля отдыхали от зимней стужи, нежились в трепетной дымке мартовского дня, впитывая в себя благодатное тепло.
Вид родных полей, веселый говорок ручья, шумный крик грачей в ближайшей роще радовали кузнеца. Заметив среди побуревшей травы только что вышедший из земли подорожник, Федор Иванович бубнил покровительственно:
— Вылазь, брат, вылазь, набирай силу, вишь, солнышко как греет. Благодать! Скоро сеять будем.
За мостиком, перекинутым через овражек, по бокам которого еле заметно покачивались набухшие вербы, кузнец свернул с тракта на проселочную дорогу. Здесь, куда ни кинь взглядом, лежало широкое ровное поле, вспаханное под зябь. Федор Иванович соскочил с саней. Придерживаясь одной рукой за передок, он другой прикрыл глаза от солнца и внимательно посмотрел на поле.
«Bo-время, с осени продисковали», — подумал он и, опустившись в сани, задумался.
Еще осенью об этом поле был у кузнеца крупный разговор с бригадиром тракторной бригады Иваном Клевакиным. Дело было так. Проезжая на дальний стан мимо пахоты, Федор Иванович заметил, что пласт то стоял ребром, то горбился, а в одном месте тракторист просто почиркал по земле лемехами и оставил большой участок с огрехами.
— Вспахали тяп-ляп, — сердился тогда кузнец и, не утерпев, снова соскочил с саней, привязал лошадь и зашагал по полю. Пнул всердцах пласт. Тот перевалился, обнажив бледные побеги сорняков. Федор Иванович покачал головой.
«Вылезут проклятые, — подумал он о сорняках, — весной сил возьмут. Надо будет сказать Якову Сергеевичу, председателю, — решил он. — Разве это работа?»
«Ивану Клевакину только бы скорее сводку дать в район, чтобы не ругали, — размышлял Федор Иванович, — да и полевод тоже хорош. Нет, чтобы посмотреть, как пашут — носится со своим блокнотом на коне, как угорелый, и не видит сверху... А зяби-то разлежаться надо. Работнички! — Федор Иванович всердцах даже выругался и, заложив руки за спину, поспешно зашагал к лошади. На стан приехал сердитый. Распряг коня и, стреножив, пустил его за колок. Кузнец зашел в помещение и, взяв газету, сел на лавку.
