Тренировки, особенно пробежки, прерывались буквально на каждом шагу. Бывало, только выбежишь за ворота, кто-нибудь уже поджидает тебя в переулке. Чаще всего это были огольцы во главе с Федькой, братом моего соседа и друга Семена.
— Бежит!
— Аж пятки сверкают!
— А далеко-то, я думаю, и не пробежит. Кишка тонка!
— Как же тонка, когда человек на другую планету летит! Эх ты-ы, голова!
И все в этом роде.
От приглашений отбою не было. Если бы я увлекался этим делом, то каждый день ходил бы пьян и нос в табаке. Но к спиртному я сызмальства не приучен.
Придешь, посидишь, ну выпьешь граммов двести-триста, и все, точка.
Впрочем, однажды все-таки засиделся. На проводах капитана Соколова, брата Фроси. Уезжал он, помнится, в первых числах августа. По этому поводу, то есть по случаю отъезда, тетка Пелагея устроила небольшой сабантуй. Пригласила Ивана Павлыча, его жену Макаровну, деда Макара, инженера Шишкина, моего соседа и друга Семена, механика Кузьму Петровича, ну и меня, разумеется. Без меня теперь какой сабантуй.
Когда я пришел, все были в сборе. И стол был уже накрыт. Капитан Соколов ходил по двору (стол накрыли на веранде) и потирал руки, как бы предвкушая что-то страшно забавное. Взгляды всех остальных были обращены на репродуктор, стоявший на подоконнике.
— Ну-ну, послушаем! — подмигнул мне капитан Соколов.
— Сейчас… Сию минуту… — Дед Макар, нарядный и торжественный, в рубахе-косоворотке, подпоясанной тоненьким витым пояском, приблизился к репродуктору, примостился рядышком и навострил уши.
И правда, не прошло и минуты, как из репродуктора посыпались знакомые слова. Передачу вел Андрюха, наш брат, тракторист, увлекавшийся всякой художественной самодеятельностью.
— Внимание, внимание! Передаем интервью с дедом Макаром. Не бойся, дед, это микрофон, он не кусается.
— А что его бояться? Мы, слава богу, и не такое видывали, и ничего… Ну иногда, конечно, случалось, чего греха таить. Жизнь — она ведь и есть жизнь, тут, что ни говори, а всяко бывает.
— А как насчет космоса, дед? Как, по-твоему, есть там что-нибудь или так, одна видимость?
— Да как сказать… Наверно, есть, коли все туда рвутся. И ученый этот… видать, голова!
— Какой ученый? Их много.
— Ученых много, а голова — одна! — Дед кашлянул — для солидности, должно быть, и продолжал: — Я так понимаю, там перво-наперво надо, это самое, правильную жизнь учредить. Когда я здоровкался за ручку с Михаилом, значит, Ивановичем, он так и сказал: «Перво-наперво, это самое…».
В репродукторе что-то заскреблось, потом засипело, и он умолк. Каждому, кто знаком с техникой, стало ясно, что заговорит он не скоро.
— Ну, отец, ты и даешь! — заметил Иван Павлыч.
— Так они ж, кобели, как пристанут, не отобьешься. Гур-гур, только и слышишь.
— Все верно, дед, — поддержал деда Макара капитан Соколов.
— Особенно насчет жизни… Ну, вылитый секретарь! — вставила словцо Фрося. Она как раз внесла бутылки, запотевшие в погребе, три или четыре, не помню сейчас, кажется, четыре.
— А что? Полетел, так давай, это самое…
— А если они не хотят?
— Как это не хотят?
— Да так, не хотят, и все тут! — уставила руки в боки ехидная Фрося.
— Не может этого быть! — возмутился капитан.
Дед обрадовался поддержке с фланга.
— Не может быть, верно, потому как правильной жизни должны хотеть все.
Но Фросю и это не убедило.
— А если все-таки не хотят? — сказала она с вызовом.
Дед Макар задумался. Думал он не долго, но както мучительно, потом сказал: — Если не хотят… Что ж, сперва не хотят, потому как глупые, не понимают, а потом поймут… Телок сперва тоже не хочет сиську сосать.
Все засмеялись.
— Молодец, дед, вывернулся! — похвалил капитан.
— Наш дед хоть куда! Мы его скоро в замы к Громыко двинем, так он, вот увидите, в этой ООН живо порядок наведет! — и тут не удержалась, съехидничала Фрося. Но это было уж слишком — задевать личности, — и она поспешила перевести разговор на другую тему: — И что у тебя, братик, за работа такая? Приехал, и на тебе — уже обратно! — И — опять деду Макару: Садись, дед, за стол, так-то лучше. Тетка Лиза, мама, где вы там? Идите сюда.
— Есть, пить — не дрова рубить, — со значением сказал Иван Павлыч и, не дожидаясь, когда его пригласят персонально, водрузил свое тело во главе стола.
