Колчак высоко поднял голову. Он знал, что идет на смерть. А воин, настоящий воин, для которого нет большей радости, чем битва, должен с честью, с достоинством, с гордостью принять последний вызов судьбы. Это уже много веков знали люди из Страны восходящего солнца, узнал некогда и сам адмирал. Но и другое ему было известно: когда-нибудь снова воссияет над Родиной солнце и любой шаг может принести свет в Россию хоть на секунду.
Двинулись вдоль набережной замерзшей реки. Иркутск спал — или, быть может, боялся показаться, даже зажечь огонь в домах, когда за городом слышался треск словно взбесившихся пулеметов, выстрелы, канонада пушек. В город рвались из последних сил обмороженные, голодные, смертельно уставшие каппелевцы. Они надеялись спасти, мечтали сохранить одного-единственного человека, Рыцаря Белой Мечты. Многие помнили, как Колчак обходил ряды солдат, награждая героев Георгиевскими крестами. Был тут и один молодой солдат, из сибирских крестьян. Едва Александр Васильевич приколол к шинели бойца Георгия, как слезы потекли из глаз героя. Колчак слегка смутился, спросил что-то у ротного.
А потом взял еще один Георгий и приколол его рядом с первым. Тот молодой сибиряк сейчас среди многих и многих шел на штурм Иркутска…
Конвой завернул в переулок, поднимаясь в гору. Шум недалекого боя здесь был еще громче. Конвоиры нервничали. Пусть они потом будут рассказывать, что пламя радости за смерть врага народа согревало их и отгоняло страх. Не было этого. Был просто страх за свою жизнь: «Авось беляки встретят да приголубят пулей или штыком за своего Колчака?» — об этом думали конвойные…
Молитвы Пепеляева стали громче, некоторые слова даже удавалось разобрать. «Спаси и сохрани… Отче… Пресвятая Богородица». Показался пригорок. Смерть близилась, а вместе с нею — вечное небытие, тьма, что навсегда поглотит души двух человек, которым просто не повезло с союзниками.
Вышли на какую-то поляну, расположенную на пригорке. Был виден вдалеке город, освещенный только-только зажигавшимися огоньками. Может быть, Иркутск почувствовал, что Рыцарь гибнет, и радовался этому. Или же стенал от горя. Кто знает…
— Займите место на этом холме, — приказал командир конвоя.
Обреченные подчинились.
Главе палачей казалось, что жертвы будто бы стали больше, выше раза в два. Очень высоким чудился ему в ту минуту Колчак.
— Прощайте, адмирал, — прошептал читавший до того молитвы Пепеляев.
— Прощайте, — по-военному коротко ответил обреченный Колчак.
Ярко светила полная луна, заливая землю каким-то сказочным, неземным светом. Лица расстрельной команды казались гротескными масками, слепленными из чуть-чуть подтекшего воска.
Адмирал выкурил папиросу, милостиво предоставленную ему одним из палачей. Затем спокойно затушил ее, застегнулся на все пуговицы и встал по стойке «смирно».
— Желаете ли, чтобы завязали глаза? — спросил наконец Бурсак, непосредственный начальник расстрельной команды.
— Считаю, что стоит смерть встретить с широко раскрытыми глазами: так проще, — ответил адмирал. Внутренне он уже полностью свыкнулся с мыслью о смерти.
Чудновский, наблюдавший за казнью, шепнул Бурсаку: «Пора».
— Взвод, по врагам революции — пли! — Винтовки на изготовку. Но выстрелы палачей обогнал грохот пушек. Тех, кто спешил на помощь своему Рыцарю. Этот звук был последним в его жизни…
Потом сделали еще два залпа по убитым — для верности. Даже тут боялись тех, кого расстреливали.
— Трупы куда девать? — когда страшное, но давно привычное дело было сделано, спросили «бойцы расстрельной бригады» командира конвоя и коменданта тюрьмы.
— А в реку. — Конвоиры не хотели копать могилы для тех, кого только что убили. К тому же Бурсак и Чудновский боялись, что «эсеры разболтают, а потом народ повалит на могилу». А так — концы в воду…
Трупы уложили на сани-розвальни и покатили к реке. Прорубь присмотрели загодя: монашки из ближайшего монастыря оттуда воду брали. Подкатили на санях к самой речке. Прежде чем сбросить в прорубь, раздели: а чего добру-то погибать?
А потом… Потом Колчака — головой вперед, а за ним и Пепеляева. И они поплыли под тонким слоем замерзшей воды на север. Родная стихия бережно приняла тело адмирала и понесла в знакомые края, в свою полноправную вотчину. Навсегда…
