– Ему необходима публика, которой он может сочувствующе подмигивать, – произнес Морис чуть слышно.
Перед ним тут же, будто из-под земли, появился Милорд и внимательно навострил уши.
– Ему необходима публика, но подмигивать ей он может только в том случае, если она понимает, о чем идет речь. Следовательно, Дюпон знал, что нам известен мотив преступления. Рукопись Даниеля опубликовали в газетах два дня назад, и общественность уже ознакомилась с ней.
Вторая вспышка света пронизала тьму и озарила на сей раз другую область.
– Намеренно или невольно, но кто-то информирует Дюпона. Кто был тогда в курсе дел? Ясно, что не Кулонж и не его тетка: они в тот вечер впервые появились на сцене. Остаюсь я сам, Фушероль, Валери, Изабель и, естественно, Жан-Люк.
Круг все более сужался. Теперь, в борьбе за жизнь Изабели, Морис обязан настичь убийцу. Страх заставил его мобилизовать все свои духовные силы. Интуиция подсказывала ему, что решение загадки скрыто в рукописи Даниеля и его собственному подсознанию требуется лишь ничтожный толчок, как ответ будет найден. Эта идея побуждала его к лихорадочным размышлениям.
Облокотившись на письменный стол и обхватив голову руками, он снова и снова перечитывал фотокопию рукописи. Позвонил Фушероль, затем Валери. Хороших новостей ни у кого не было. Наоборот, они сами спрашивали его об Изабели. Морис опять углубился в чтение, внимательно изучая каждое слово, сравнивая, комбинируя, пересматривая абзац за абзацем, строчку за строчкой. Постепенно он убеждался, что стоит на правильном пути. Сознание этого успокаивало и возбуждало одновременно, точно ему оставалось лишь вспомнить некое слово, вертящееся на языке. Не хватало только мелочи, воспламеняющей искры, от которой пелена спадет с глаз. Стрелки часов под стеклянным колпаком откидывали минуты в прошлое. Кот заснул.
Звонок в дверь заставил животное вздрогнуть. Морис сразу вскочил. Полный надежды, поспешил он открывать, и сердце его застучало от страха и разочарования. Перед ним стоял Жан-Люк – один Жан-Люк.
– Я опросил всех наших друзей. Никто ее не видел.
С огорченным лицом Жан-Люк вертел в руках смятую шапку от дождевика и вытирал о коврик мокрые ботинки. Плачевный вид молодого человека, его неловкость, головной убор, с которым он не знал, что делать, врачебная сумка под мышкой, а вдобавок не-прекращающееся шарканье ботинок о коврик…
Сама собой напрашивалась ассоциация: приход Дюпона к Даниелю. Описание его было еще свежо в памяти Мориса:
«Гость тщательно вытирал ботинки о коврик. Его внешность совершенно не соответствовала представлению Даниеля. В первую минуту писатель даже засомневался, что стоящий перед ним человек и есть ожидаемый посетитель. Маленький, довольно хилый, под одной рукой он держал толстый черный портфель, а другой рукой прижимал к груди черную фетровую шляпу».
Теперь, как при цепной реакции, одна мысль порождала следующую. Приход Дюпона – уход Дюпона. А воспламеняющей искрой стала шляпа Жана-Люка.
– Входите! – произнес Морис и увлек юношу в кабинет. – Сейчас мне на ум пришло нечто крайне важное.
Казалось, будто воздух вокруг зарядился электричеством.
– Прочтите вот здесь, как Морэ описывал уход Дюпона.
Морис сунул рукопись Жану-Люку под нос и ткнул пальцем в нужную фразу.
«Тот поклонился и шагнул за порог.
– До свидания, месье Морэ.
Высокая немодная шляпа с широкими полями, в которой он казался еще меньше ростом, прикрывала теперь его лысину».
– «Прикрывала теперь его лысину», – повторил Морис торжествующим тоном. – Соображаете, – что это значит? Выходит, Дюпон носил шляпу.
– Нуда, – отозвался Жан-Люк.
По лицу его было видно, что он не имеет ни малейшего понятия, куда клонит Морис.
– Когда Дюпон выходит из дому, никто и не подозревает, что у него громадная бугристая лысина.
– Вы намекаете, что, несмотря на портрет в газетах, его на улице не узнают?
– Да, но еще труднее нарисовать его с лысиной, заметив на улице в шляпе. Это просто невозможно. Однако…
Морис замолчал, пораженный значением своего предположения.
– Однако, – продолжал он медленно, – Валери заявила, что встречала Дюпона только раз. По ее утверждению, он следил за ней именно на улице. Его лысину она могла набросать только в том случае, если видела Дюпона где-то в другом месте, причем без головного убора.
